– Кстати, о бывшей жене. Вы не в курсе, Виталий Семенович, что и как там у них получилось? Как Калужников переживал разрыв?
– …на предмет душевных потрясений и вытекающих отсюда поступков? – Кузин не смог удержать улыбки.
– Да ведь должно же что-то быть! – развел руками Нестеренко.
– Боюсь, что придется вас разочаровать. Полагаю, что если потрясения на этой почве и были, то скорее всего у бывшей супруги Калужникова. Хотите, я вам перескажу одно его суждение на сей счет. «Странно, – сказал он мне как-то, – что есть только дворцы бракосочетаний, но нет дворцов разводов. Вокруг сочетаний атмосфера праздника, а около разводов – погребального скандала. Между тем спокойно и вовремя расстаться без лишних обид, когда совместная жизнь не удалась, – тоже приятное событие. И музыку можно подобрать подходящую». Вот и судите, какие у него могли быть потрясения на этой почве.
– Хм… странно.
Сергей Яковлевич сам был семейным человеком, вот уже второй год, дочка родилась. Ему подобные мысли в голову еще не приходили.
– Понимаете, товарищ следователь, вам это кажется странным лишь потому, что вы не знали Дмитрия Андреевича… – Кузин замолк, взглянул на Нестеренко, как бы оценивая, стоит с ним говорить начистоту или нет. – Скажу вам прямо: мы предпринимали все действия по его разысканию скорее для очистки совести, для соблюдения, что ли, житейских приличий, чем от сознания необходимости.
– Вот как! Что же, он был неприятной личностью, от которой хотелось избавиться?
– Не-ет! – Виталий Семенович даже поморщился: экий примитивный, чисто милицейский подход! – Я же вам толковал, что это за человек: не истерик, не глупец, не больной. Сильный. Он всегда знал, что делал. И если он исчез так и не просил нас вмешиваться, значит и нам следовало вести себя спокойно. Понимаете, он был не из тех, с кем случаются передряги.
– Однако случилась!
– Простите, но на месте падения этого антиметеорита точно так же могла оказаться корова. От таких случаев никто не застрахован. Судьба!
На том они расстались. Результаты беседы оказались явно непропорциональны потраченному на нее времени. Всего и усвоил Сергей Яковлевич, что у Калужникова не было служебных причин исчезать и заметать следы и что он «знал, что делал».
Показания Алютина
Еще до этой беседы Нестеренко направил в Усть-Елецкий райотдел милиции просьбу, во-первых, допросить кузнеца Алютина и, во-вторых, прислать личные вещи пропавшего. Это было сделано. Две недели спустя в Новодвинскую прокуратуру пришли пакет и посылка.
Пакет содержал листы обстоятельного допроса гражданина Алютина Т. Н. Из них следователь, увы, ничего существенного для дела не извлек. Вел себя Калужников как в последние дни, так и все время пребывания в Усть-Елецкой обыкновенно: отдыхающий от нервной сутолоки горожанин, «дикарь». Человек он был неприхотливый, спал у кузнеца на сеновале, о внешности заботился мало. («Парень он был видный, наши девки и так на него смотрели», – уточнял Алютин.) Пропадал днями, а иногда и ночами на реке или в степи. Знакомств вроде ни с кем не заводил. И все.
В Усть-Елецкой милиции тоже работали дотошные – особенно с учетом происшедших событий и нагрянувшей комиссии – люди. Мимо них не прошло, что Алютин заявил о пропаже постояльца только 28 июля, через неделю после Тобольской вспышки на месте их рыбалки. Почему? Кузнец объяснил, что был совершенно уверен, что Калужников не остался на ночь в этом месте. «Ночью-то разве клев? Да и одежины у него не было – у реки спать…» Алютин и порешил, что Митрий (так он звал постояльца) завел себе на стороне зазнобу – появится через несколько дней. «Чего раньше времени шум поднимать!..»
…Но уже на следующем листе протокола кузнец покаялся, что не спешил заявлять о пропаже постояльца, так как ранее не заявил о его проживании, не оформил временную прописку согласно закону. Ну и, кроме того, был напуган и сбит с толку этой атомной (по слухам) вспышкой, понаехавшим «начальством» с приборами. Вот и отмалчивался, ждал: может, объявится Калужников, избавит от хлопот и возможных неприятностей.