Открытие себя

– Вы, я чувствую, увлекаетесь теорией вероятностей? – Кузин с симпатией смотрел на разгоряченного молодого человека.

– Есть такой грех.

– Стало быть, ученые ошиблись и суд – тоже?

– Выходит, так.

– Да… действительно, трудно поверить, чтобы все так совпало. Особенно эта канава! Но, Сергей Яковлевич, вспышка-то была. Ее видели, остался ожог местности, радиация. И озеро испарилось.

– Тоже правильно.

– Так как же?

Нестеренко развел руками, пожал плечами. Минуту оба молчали.

– Вот такой вопрос, Сергей Яковлевич: у вас возникли сомнения, находился ли Дмитрий Андреевич Калужников на том месте и погиб ли он?

– На этот счет, к сожалению, сомнений нет. Так оно, похоже, и вышло, что он там сгорел. И решение суда объявить его мертвым вполне обоснованно. Да посудите сами: полтора года минуло с тех пор, а где Калужников? Человек не иголка.

– Тогда почему вы решили вернуться к этому делу? Хотите подправить ученых, уличить их в ошибке? Ну отправьте эти показания им, да, может быть, еще в тот же журнал – и дело с концом.

Нестеренко грустно усмехнулся:

– У вас не совсем верные представления о нашей работе, Виталий Семенович: уличить, накрыть с поличным, вывести на чистую воду…

– Ну зачем так! – Кузин протестующе возвел руки.

– Да нет, суть вашего вопроса именно такая. Понимаете, приводить всякие происшествия в соответствие со статьями закона – это внешняя сторона нашей работы. А по внутреннему содержанию она (возможно, такое мое суждение покажется вам самонадеянным) близка к работе исследователей. Главное: разобраться, установить, как оно было на самом деле. Не бывает, мне кажется, специализированных истин: одни для юристов, другие для физиков, третьи для театральных администраторов… а бывает просто истина. Ее-то я в данном деле не понял, не установил, и стало быть, если не юридически, то нравственно не прав и совершил ошибку.

Нестеренко замолчал, чувствуя, что сердится: не думал он, что здесь ему придется объяснять такие вещи!.. А Виталию Семеновичу было сейчас неловко. «Отшлепал меня мальчик, – думал он, искоса поглядывая на отчужденное лицо следователя. – Культурно отшлепал. Не мне бы такое спрашивать, не ему отвечать. Я увидел здесь скандал, а он – то, что следовало увидеть мне: проблему».

– Как это было на самом деле! – с выражением повторил он. – Это вы совершенно правильно подходите, Сергей Яковлевич. Так что простите мне мой… мм… такой приземленный вопрос. Мне, право, неловко перед вами – получилось, будто я какой-то такой деляга! – (Нестеренко отрицательно качнул головой: мол, нет, он так не считает.) – Именно так и надо подходить к истине – как к самостоятельной ценности, независимо от того, чью правоту она подтверждает или опровергает. Это житейская рутина нас заедает так, что стремимся мы, как правило, к пользе. Даже истину норовим оценить через ее полезность, хотя «польза» – ценность низшего порядка в сравнении с ней, да к тому же относительная, спорная. Истина же ценность абсолютная, независимо от того, пользу или вред она принесет…

Тема возбудила Виталия Семеновича настолько, что он поднялся, прошелся по кабинету, раскрыл окно. Повернулся к Нестеренко. Сейчас доверительным тоном своей речи Кузин показывал, что воспринимает его не как официальное лицо, а как приятного ему человека, равноправного собеседника, с которым он хочет прийти к полному взаимопониманию.

– Знаете, Сергей Яковлевич, для нас это очень актуально. Нас, академических исследователей, пионеров глубинного поиска, то и дело клюют – особенно если поиск влетает в копеечку. «А что даст ваша работа для?.. Докажите немедленную пользу!» Вот мы, к примеру, теоретически проектируем сверхускорители. Вы, наверное, слышали о них, об этом часто пишут? – (Нестеренко покивал.) – И о кризисе физики, полагаю, слышали?.. – (Тот снова кивнул.) – Так вот они и нужны позарез для исследования природы атомов, элементарных частиц, глубинного устройства материи и мира… для понимания его. Но стоят дорого, чертовски дорого. И плановые, финансовые и прочие органы наседают: а что это даст для?.. Какой будет выход в промышленность, в хозяйство, в оборону?.. Ну и, выражаясь по-нынешнему, пудрим мозги, как можем: ссылаемся и на то, что от открытия радиоактивности тоже никто не ждал атомной бомбы… а вышла; и что в Европе и США сверхускорители строят – а не такие там дураки, деньги на ветер швырять… Пускаемся во все тяжкие, лишь бы сломить сопротивление и добыть средства. Но самим тошно. Ведь не в немедленной пользе суть наших усилий. Кризис физики – это кризис всего естествознания, то есть всего познания. Мир может оказаться совсем не таким. И, разбираясь в строении материи, мы разбираемся в самих себе: что мы, какое наше место в природе, что есть жизнь наша?..

Виталий Семенович перевел дух.

– Ведь не знаем, в чем смысл жизни вообще и человеческой в особенности, – а ведем себя так, будто знаем и осталось только накапливать пользу. А может, узнав все истины, поймем, что делать надо не то или не так?.. Простите, а почему вы улыбаетесь?

Сергей Яковлевич вправду улыбался – широко и добродушно.