Открытие себя

Витольд нажал новые клавиши. Поворотные моторчики в корпусе КПСа враз завыли, набирая высоту и громкость тона, будто кошки, на хвосты которых въезжает асфальтовый каток. Кресло начало запрокидываться вперед и одновременно подергиваться, ритмично покачивать-подкидывать зажатого Ваню Крика (точь-в-точь как мамаша или счастливый отец, бывает, подкидывают младенца, приговаривая: «Лататушки-дритатушки!..» – а тот смеется и пускает пузыри от удовольствия). Через минуту Крикунов лежал лицом вниз, поддерживаемый реброподобными штангами. Правая и левая половинки кресла развернулись в стороны, открыли его тело.

…И завывания моторчиков, и потряхивания в ритме детских «лататушек» входили, наряду с автоматикой, в психологическую методику «вытряхивания души» посредством КПСа. Для насильственного считывания чужой сути требовалось максимально подавить сопротивление психики злоумышленника; одного чувства вины и сознания разоблаченности оказывалось мало. Эту методику, как и само кресло, разработал специалист, который, в отличие от знаменитого инженера Гильотена, не только не присвоил детищу свое имя, но и вскоре наложил на себя руки.

Прогресс иногда вызывает к жизни странные изобретения.

– Ы-ы!.. – стонал «соискатель», извиваясь.

– Спокойно! – прикрикнул Витольд Адамович. – Не дергайтесь, а то вместе с похищенным у вас считается что-то еще.

Он плотнее натянул шлем на голову Крикунова, выпустил волосы. Затем, брезгливо морщась, завернул ему вверх кремовый пиджак, свитер и майку, обнажил широкую белую спину. Снял со стены спинную контактку, наложил на позвоночник от шеи до копчика; для этого пришлось приспустить Ване брюки. После этого Витольд вернулся к столу, вставил в гнездо на пульте четырхштырьковую кассету, нажал еще клавиши… Через минуту все было закончено: веточки индикатора на кассете засветились – одна сиреневым и две голубым светом; это были признаки, что избыток интеллектуального потенциала, содержащий высокие способности и знания профессора Воронова по вопросам этики и эстетики, теперь там. Витольд запер кассету в сейф, вернулся к креслу, снял контактки, опустил на спину пациента свитер и пиджак. Потом нажал клавиши на пульте для возвращения КПСа в нормальное положение.

Но он уже нервничал и поторопился, Витольд Адамович: зажимы, которые удерживали Ваню Крика, убрались раньше, чем кресло встало вертикально. Тот шлепнулся на пол на четвереньки.

– Ы-ы-ы… – не то промычал, не то прорыдал он. – Ы-ы… три месяца до защиты оставалось, три месяца! Я бы, может, потом и сам вернул, по-хорошему… Все сбережения вложил, думал: двадцать минут позора и обеспеченная старость, а вы-ы! Ы-ы-ы!.. – Он мотал головой и не проявлял желания подняться; ягодицы белели над приспущенными штанами. – Куда ж мне теперь – снова фарцевать?!

– Сочувствуя в принципе вашему стремлению вернуться к честной жизни, – ровным голосом произнес Витольд из-за стола, – не могу не заметить, что возвращаться-то к ней надо честным путем. На столике в приемной вы найдете брошюры по аутотренингу, самососредоточению, йоговским дыхательным упражнениям, а также на философские темы. Многие именно так приобретают ясность ума и силу духа, а не скупкой краденых сутей. Не все еще потеряно, Иван Степанович, ваши стремления могут исполниться.

– Да на подтирку мне ваши брошюры! – Крик вскочил на ноги, поддернул штаны, запахнул пиджак. Выпавший из кармашка микрокалькулятор-расческа хрустнул под его каблуком. Сильно изменился человек: и в лице не осталось следов интеллектуальности, и слова вылетали изо рта резко и невнятно, как плевки шелухой. – Думаете, вы меня приделали? Ничего, Ваня Крик еще свое докажет, Ваня Крик вас всех обведет, продаст и купит, гады, распро…

И он вышел, вихляя бедрами, придерживая полы кремового клифта.

В этот миг Семена Семеновича, заглядевшегося на сцену, кто-то пребольно, с вывертом ущипнул за бок. Он привскочил, сказал «Ой!», оглянулся: рядом стояла старушка божья, лакомый кусочек – Клюкина. У нее как раз изъяли «девичьи сути», она вышла и наблюдала действия над Крикуновым.

– У, аспид, язвить тя! – произнесла она шипящим голосом. – Изгаляешься над людьми!.. – И снова потянулась ущипнуть. Глаза ее горели голубым ведьминским огнем.

– Иди, бабушка, ступай с богом, – отстранил ее начальник отдела, направил к двери. – Без тебя тошно.

Та удалилась, что-то гневно бормоча под нос.

Но самое сильное впечатление сцена изъятия сутей произвела на певца. Он сидел, приподняв руки от поручней кресла, подтянув ноги, смотрел то на ужасное устройство, ожидая, что и его вот-вот спеленают зажимы, то на Звездарика. Лицо было бледное.

Семен Семенович понял его состояние.