– Откуда это? – сердито спросил Мэтью.
– Сату подвесила меня вверх ногами. Проверяла, способна ли я летать.
Я отвернулась. Почему же все так злятся на меня за то, в чем я совсем не виновата?
Мэтью, осторожно передав Изабо мою ногу, стал на колени. Его одежда пропиталась водой и кровью, черные волосы прилипли ко лбу. Он повернул к себе мое лицо, глядя с болью и с гордостью:
– Ты родилась в августе, да? Под знаком Льва? – Он говорил совсем как француз, оксбриджского акцента как не бывало.
Я кивнула.
– Ты у меня настоящая львица, la lionne. Настоящий борец. Но защитники нужны даже львице. – (Я так цеплялась за ванну, что рана на правой руке снова начала кровоточить.) – Лодыжка растянута, это не столь серьезно. Потом забинтую ее, а сейчас займемся рукой и спиной.
Мэтью вынул меня из ванны. Я опиралась на Изабо и Марту, чтобы не ступать на правую ногу, а он тем временем срезал с меня легинсы вместе с бельем. Их лишенное предрассудков отношение к наготе передалось и мне – я ничуть не стеснялась. На животе под мокрым свитером обнаружился багровый кровоподтек.
– Господи! – Мэтью ощупал его. – А это откуда?
– Сату вышла из себя. – Я застучала зубами, вспомнив, как она надо мной издевалась.
Мэтью обмотал мою талию полотенцем и сказал:
– Давай снимем свитер.
– Что ты делаешь? – Я извернулась, почувствовав прикосновение холодного металла к спине.
После того, что со мной проделала Сату, пугало любое присутствие за спиной, даже если это был Мэтью. Дрожь усилилась.
– Перестань, Мэтью, – сказала Изабо. – Ей страшно.
– Все нормально. – Об пол звякнули ножницы, Мэтью прислонился ко мне сзади и обнял. – Попробуем спереди.
Когда дрожь чуть унялась, он встал передо мной и снова принялся резать ткань – судя по холодку на коже, ее и на спине не так много осталось. Вампир раскроил надвое лифчик, снял остатки свитера.
Когда со спины упали последние лоскуты, Изабо так и ахнула, а Марта пробормотала:
– Maria, Deu maire…
– Что там такое?
Комната раскачивалась, как люстра во время землетрясения. Мэтью повернул меня лицом к Изабо, на лице которой были написаны горе и жалость, и тихо сказал:
– La sorciere est morte[58]
.Задумал убить еще одну колдунью. Я похолодела, в глазах потемнело, но Мэтью не дал мне упасть.
– Крепись. Не теряй сознания, Диана.
– Тебе непременно надо было убивать Джиллиан? – всхлипнула я.
– Да, – жестко ответил он.
– Почему я должна была услышать об этом от кого-то другого? Сату сказала, что ты был у меня в квартире и одурманивал меня своей кровью. Почему ты мне не сказал?
– Боялся тебя потерять. Ты так мало обо мне знаешь, Диана. Я скрытен и способен на все, чтобы защитить своих близких. Вплоть до убийства. Таков я.
Я снова повернулась к нему, сложив руки на обнаженной груди. В душе боролись страх, гнев и еще более темное чувство.
– Ты и Сату убьешь?
– Да. – Мэтью не извинялся и ничего не желал объяснять, но я видела по темно-серым глазам, что он едва сдерживается. – Ты гораздо храбрее меня, я тебе уже говорил. Хочешь посмотреть, что она с тобой сделала? – спросил он, держа меня за локти.
Я подумала и кивнула.
Изабо запротестовала по-окситански, но он зашипел на нее:
– Она это пережила, Maman, значит и посмотреть может.
Женщины отправились за зеркалами, а Мэтью принялся промокать мой торс полотенцем.
– Терпи, – говорил он, когда я ежилась.
Изабо и Марта принесли зеркала: одно из гостиной, в ажурной позолоченной раме, второе высокое, во весь рост, – только вампир мог втащить такое на башню. Мэтью поставил высокое у меня за спиной, а другое Изабо и Марта держали передо мной.
Я хорошо видела и собственную спину, только это была не моя спина – кожу с нее содрали и выжгли на красном какие-то черные круги и знаки.
– Сату сказала, что вскроет меня, мама, – прошептала я, точно в трансе. – Но я запрятала свои тайны глубоко-глубоко, как ты и велела.
Я увидела в зеркале, как Мэтью бросился меня подхватить, – и все заволокло мраком.
Сознание вернулось у камина в спальне. Я сидела на стуле с алой узорчатой обивкой; напротив стоял еще один такой же с горкой подушек, на которые я опиралась грудью. На спину кто-то накладывал мазь – Марта. Ее энергичные движения отличались от прохладных прикосновений Мэтью.
– Мэтью, – просипела я, повернув голову.
В поле зрения тут же возникло его лицо.
– Что, милая?
– Почему совсем не больно?
– Магия, – подмигнул он, изобразив ради меня улыбку.
– Морфин, – вспомнила я.
– А я что говорю? Все, кто испытывал боль, знают, что он сродни магии. Теперь, когда ты очнулась, мы тебя перевяжем. Это ускорит заживление, – объяснил он, перебрасывая Марте широкий бинт.
Ну что ж, заодно и грудь прикроет, поскольку лифчик мне в ближайшем будущем носить не придется.