Я хотела улыбнуться и тут же заснула, но это не был целительный сон. Я металась между Ла-Пьером и Мэдисоном, между жизнью и смертью. Недавно призрак старухи говорил, что на распутье стоять опасно, и теперь смерть терпеливо дожидалась, когда я наконец выберу одну из дорог.
В ту ночь я преодолела несчетное количество миль, и за мной постоянно кто-то гнался по пятам: Герберт, Сату, Жюльет, Питер Нокс. Мэтью всякий раз встречал меня в доме Бишопов – иногда вместе с Сарой, иногда с Маркусом, но чаще один.
Глубокой ночью кто-то стал напевать мелодию, под которую мы тысячу лет назад танцевали у Изабо в Сет-Туре. Пел не Мэтью и не Маркус – они разговаривали, – но я слишком устала, чтобы разбираться, откуда доносится музыка.
– Где она выучила эту старую песню? – спросил Маркус.
– Дома. Господи, она даже во сне храбрится. Болдуин прав: плохой из меня стратег. Надо было это предвидеть.
– Герберт рассчитывал, что ты и думать забыл о Жюльет, ведь это было давно. И знал точно, что Диана будет с тобой, – сам хвастался, когда звонил мне.
– Да. У меня хватило самонадеянности думать, что со мной ей ничего не грозит. Герберту это мое свойство известно.
– Ты пытался ее защитить, но не смог. Да и никто бы не смог. Не ей одной пора перестать храбриться.
Кое о чем Маркус не знал, а Мэтью забыл. В памяти всплыли обрывки одного разговора, пение прекратилось, и я сказала:
– Я же говорила тебе. – Я искала в темноте Мэтью, но нащупала только мягкую шерсть, пахнущую гвоздикой. – Говорила, что храбрости у меня достанет на нас обоих.
– Диана… Ну-ка, посмотри на меня!
Разлепив веки, я увидела его лицо в нескольких дюймах от своего. Одной рукой он поддерживал мою голову, другой – поясницу с выжженным полумесяцем.
– Вот ты где. Мне снилось, что нас разлучили.
– Нет, милая. Мы вместе, мы в твоем доме. Больше не нужно быть храброй – теперь моя очередь.
– Разберешься, по какой дороге нам идти?
– Я найду путь. Отдыхай, я обо всем позабочусь.
Глаза у него были зеленые-презеленые.
Я снова заснула и бросилась убегать от Жюльет и Герберта. К рассвету сон стал крепче, и проснулась я только утром. Я лежала совершенно голая под несколькими толстыми одеялами, как в британской реанимации. Левая рука была перевязана, из правой тянулась трубка, шею чем-то залепили. Мэтью сидел на полу, подтянув к себе колени и прислонившись к дивану.
– Мэтью… со всеми все хорошо? – Язык точно ватой обложило, пить хотелось ужасно.
– Просто чудесно. – С заметным облегчением он взял меня за руку, поцеловал в ладонь и поглядел на запястье, где ногти Жюльет оставили красные следы.
Услышав наши голоса, в комнату потянулись остальные. Первыми явились тетушки. Сара думала о чем-то своем, под глазами у нее залегли тени. Эм, хотя и усталая, тут же кинулась гладить меня по голове, уверяя, что все будет хорошо. Потом меня осмотрел Маркус и сурово констатировал, что я недостаточно отдохнула. И наконец Мириам выгнала всех вон, чтобы сменить бинты.
– Насколько все было плохо? – спросила я, когда мы остались одни.
– Если ты про Мэтью, то очень плохо. Потерю, даже угрозу потери, де Клермоны переносят неважно. Изабо после смерти Филиппа вела себя еще хуже. Хорошо, что ты выжила, – я не за себя одну радуюсь. – На удивление аккуратно она помазала мои раны.
Представив себе Мэтью, одержимого жаждой мщения, я поскорее зажмурилась.
– Расскажи мне о Жюльет.
Мириам предостерегающе зашипела:
– Это не моя история. Мужа своего спрашивай. – Она отсоединила капельницу и, помогая мне влезть в старую Сарину фланелевую рубашку, заметила знаки на спине.
– Шрамы мне не мешают – напоминают о том, что я боролась и выжила. – Я все равно одернула рубашку, спеша прикрыть спину.
– Ему тоже не мешают. Любовь де Клермонов всегда оставляет метки на теле – Мэтью это отлично знает.
Я застегнула пуговицы дрожащими пальцами, не глядя на Мириам.
– Очень опасно было вот так давать ему свою кровь – он ведь мог не остановиться, – с невольным восхищением сказала она, подавая мне черные легинсы.
– Де Клермоны бьются за тех, кого любят, – так сказала мне Изабо.
– Она все поймет, а вот Мэтью… Ему еще предстоит сжиться с этим – с твоей кровью и со всем остальным.
Между нами висело невысказанное имя: Жюльет.
Мириам снова поставила капельницу, отрегулировала ее.
– Они с Маркусом едут в Канаду. Мэтью долго будет искать того, кем согласится поживиться, но тут уж ничего не поделаешь.
– А Саре и Эм не будет грозить опасность, когда они уедут?
– Немного времени ты нам выиграла. В Конгрегации и подумать не могли, что Жюльет потерпит неудачу. Герберт так же горд, как и Мэтью, и почти столь же непогрешим. Лишь через несколько дней они сообразят, что к чему… – сказала Мириам и осеклась с виноватым видом.
– Дай мне поговорить с Дианой, – попросил Мэтью, стоя в дверях.
Вид у него был ужасный: лицо осунувшееся, голодное, под глазами лиловые круги. Мириам вышла и с щелчком закрыла за собой тяжелые двери. Я воочию видела, как голод борется в Мэтью с инстинктом защитника.
– Когда вы едете? – Я старалась показать, что ничего не имею против.
– Я никуда не еду.