Когда Диана наконец уснула глубоким сном, за окнами уже стемнело. Мэтью замечал, как меняется ее запах, значит шок понемногу проходит. При мысли о Питере Ноксе и Джиллиан Чемберлен его охватывало холодное бешенство.
Он не помнил, когда в последний раз чувствовал себя таким ответственным за чью-то жизнь. Владели им и другие чувства, которые ему не хотелось бы называть.
«Она колдунья, – напомнил он себе, глядя на спящую. – Не про твою честь».
Но чем больше он это повторял, тем менее существенным это ему казалось.
Он осторожно высвободил руку, вышел из спальни, оставив дверь приоткрытой, и дал волю холодному гневу, бурлившему в нем уже не один час. С серебряным гробиком в руке он слушал, как дышит Диана, – только этот звук и удерживал его от немедленной расправы с колдунами.
Устало пробили восемь раз городские часы, и Мэтью вспомнил о пропущенном звонке. Он достал телефон и стал проверять сообщения. Несколько автоматических уведомлений от систем безопасности в Олд-Лодж и лабораториях и несколько вызовов от Маркуса. К панике он не склонен – что же у него стряслось? Мэтью хмуро набрал код прослушивания.
«Мэтью, – в знакомом голосе не было обычной игривости, – я проанализировал ДНК Дианы. Результат удивляет… Перезвони мне».
Он еще не договорил, а Мэтью, запустив руку в волосы, уже нажал кнопку быстрого вызова. Маркус ответил после первого же звонка:
– Мэтью. – В его голосе слышалось облегчение – он названивал шефу весь день, проверил даже Музей Питта Риверса, где тот частенько проводил время возле скелета игуанодона и статуи Дарвина.
«Ясное дело, он с ней, – огрызнулась наконец Мириам, которой он весь день не давал покоя. – Где же еще? Иди домой и жди его звонка там, раз все равно не работаешь. Ты мне мешаешь».
– Что там за результаты? – тихо, но с хорошо слышной яростью спросил Мэтью.
– А у тебя что?
Взгляд Мэтью упал на фотографию, валявшуюся на полу в ванной. Он поднял ее и злобно прищурился:
– Ты где?
– Дома, – с беспокойством ответил Маркус.
Мэтью по запаху обнаружил улетевшую под диван записку.
– Принеси результаты и мой паспорт в Новый колледж. Квартира Дианы во дворе с садиком, подъезд номер семь, наверху.
Через двадцать минут он открыл дверь – волосы дыбом, лицо свирепое. Молодой вампир, едва не попятившись, протянул ему паспорт с вложенным внутрь желтым конвертом. Переступать порог колдуньи без разрешения Мэтью Маркус не собирался.
Мэтью, помедлив, взял у него конверт и отступил в сторону – разрешение дано.
Он изучал результаты теста, а Маркус смотрел на него, вбирая запахи старого дерева, обветшалой ткани, Дианиного страха и едва сдерживаемого вампирского гнева. От такого сочетания волосы встали дыбом, а в горле рефлекторно перекатилось рычание.
С годами он научился ценить хорошие качества Мэтью – умение сострадать, чуткую совесть, терпение к близким. Знал он и его недостатки, главным из которых был скорый гнев. Эти вспышки имели столь разрушительные последствия, что Мэтью после них исчезал на месяцы, а то и на годы, чтобы как-то примириться с самим собой.
Но в таком состоянии, как сейчас, Маркус своего отца не видел ни разу.
Мэтью Клермонт вошел в жизнь Маркуса в 1777 году и бесповоротно ее изменил. На ферму Беннетов принесли носилки, где лежал раненный при Брендивайне[35]
маркиз де Лафайет, а рядом с носилками шагал Мэтью. Он был на голову выше остальных и командовал ими, не различая чинов и званий.Ему никто не перечил, даже маркиз, который держался стойко и не терял чувства юмора. Когда Лафайет предложил в первую очередь заняться солдатами, раненными тяжелее, чем он, Клермонт разразился столь изощренной французской бранью, что солдаты разинули рты, а маркиз умолк.
Вслед за этим он, к изумлению Маркуса, напустился на главного армейского лекаря, знаменитого доктора Шиппена, обозвал его способы лечения «варварскими» и потребовал, чтобы Лафайета пользовал другой доктор, Джон Кокрен. Два дня спустя Клермонт и Шиппен, к восторгу всех медиков и генерала Вашингтона, завели дискуссию об анатомии на беглой латыни.
До поражения при Брендивайне Мэтью перебил целую кучу британцев. Раненые в полевом госпитале рассказывали невероятные истории о его доблести – он, мол, идет прямо на врага, и ни пули, ни штыки его не берут. Когда канонада затихла, Мэтью объявил, что за маркизом будет ухаживать Маркус.
Осенью, когда Лафайет смог снова сесть на коня, они с Клермонтом привели из пенсильванских и нью-йоркских лесов армию воинов онейда. Индейцы называли Лафайета Кайевла – искусный наездник, Мэтью же величали Атлутануном – вождем, воеводой.
Клермонт оставался в армии еще долго после того, как Лафайет вернулся во Францию. Маркус продолжил службу в качестве помощника полевого хирурга, ежедневно пользуя раны от клинков, мушкетов и ядер. Клермонт посылал за ним каждый раз, когда кто-то из его людей бывал ранен, – говорил, что у Маркуса настоящий дар к врачеванию.