Он помолчал немного, продолжая свое занятие, и запел глубоким баритоном:
В песне чувствовались страсть и печаль. Когда Мэтью допел ее, у кровати осталась гореть одна-единственная свеча.
– Что означают эти слова? – Я взяла его за руку.
– «Нет мне ни жизни, ни смерти, ни исцеления, но я не страдаю, пока ее любовь брезжит вдали». – Он наклонился и поцеловал меня в лоб. – «Не знаю, достигну ли цели, ведь и здоровье мое, и болезнь зависят от ее милости».
– Кто ее автор?
Эта песня подходит любому вампиру, подумалось мне.
– Отец посвятил ее Изабо, но лавры пожал другой.
Улыбающийся, веселый Мэтью продолжал напевать, спускаясь по лестнице. Я лежала в его постели одна и смотрела на последнюю догорающую свечу.
Глава 21
Первое, что я увидела утром после душа, был вампир с подносом – Мэтью принес мне завтрак.
– Я сказал Марте, что ты собираешься поработать, – пояснил он, снимая крышку.
– Вы с Мартой меня избалуете. – Я развернула приготовленную на стуле салфетку.
– Вряд ли это получится, с твоим-то характером. – Мэтью поцеловал меня. – Доброе утро. Хорошо спалось?
– Очень. – Я взяла у него тарелку, со стыдом вспоминая, как вчера зазывала его в постель.
Мне до сих пор было немного обидно, что он отверг мое приглашение, но этот сегодняшний поцелуй подтверждал, что наши отношения переросли дружбу и движутся в новом направлении.
После завтрака мы спустились в кабинет, включили компьютеры и взялись за работу. Рядом с моим манускриптом лежал самый обычный английский перевод Вульгаты[44]
, изданный в девятнадцатом веке.– Спасибо, – сказала я через плечо, показав на книгу.
– В библиотеке нашел – моя, как видно, тебе не подходит.
– Решительно отказываюсь использовать Библию Гутенберга в качестве справочника, – назидательно, точно какая-нибудь школьная учительница, ответила я.
– Библию я знаю вдоль и поперек – можешь обращаться ко мне.
– Ты тоже не нанимался давать мне справки.
– Ну, как хочешь, – пожал он плечами.
Вскоре я с головой ушла в чтение, анализ текста и записи – только в начале отвлеклась и попросила у Мэтью какой-нибудь груз прижимать страницы. Он нашел мне бронзовую медаль с портретом Людовика XIV и маленькую деревянную ступню – от немецкого ангела, как он сказал. Отдавать их без залога он не хотел, но согласился на несколько поцелуев.
«Aurora Consurgens» – одна из самых замечательных алхимических книг. Мудрость предстает в женском образе, враждующие природные силы примиряются благодаря химии. Текст экземпляра Мэтью почти не отличался от тех «Aurora Consurgens», которые я изучала в Цюрихе, Глазго и Лондоне, но иллюстрации были совершенно другие.
Бурго Ле Нуар была настоящим мастером своего дела, и проявлялось это не только в технике, четкости и красоте рисунка. Она иначе подходила к женским персонажам. В Мудрости, например, сочетались сила и мягкость. На первой картинке, где она укрывала под плащом воплощения семи главных металлов, ее лицо светилось подлинной материнской гордостью.
Две иллюстрации, как и говорил Мэтью, ни в один известный экземпляр не входили. Обе они помещались в заключительной части, где речь шла о химической свадьбе золота и серебра. Первая помещалась рядом со словами, произносимыми женским началом. Обычно женский принцип в алхимии изображали как королеву, одетую в белое и украшенную эмблемой луны (чтобы показать связь с серебром). Бурго преобразила символическую женщину в прекрасную и устрашающую фигуру с серебряными змеями вместо волос и лицом, затененным, как луна во время затмения. Переводя латинский текст с листа, я читала: «Обратись ко мне всем своим сердцем. Пусть темный мой лик не страшит тебя. Солнечный огнь преобразил меня, моря вместили меня, земля подверглась порче из-за меня. Ночь пала на землю, когда я опустилась в топь, и сущность моя была скрыта».
Лунная Королева держала в простертой руке звезду. «Из глубины вод я взывала к тебе, из глубин земли стану взывать к проходящим мимо. Отыщите меня. Узрите меня. И если вы найдете другого, подобного мне, я вручу ему утреннюю звезду».
На лице Лунной Королевы, в полном соответствии с текстом, страх быть отвергнутой смешивался с застенчивой гордостью.
Другая иллюстрация помещалась рядом со словами мужского начала, золотого Короля Солнце. Меня пробрала дрожь при виде тяжелого саркофага с приподнятой крышкой и золотистого тела внутри. Король мирно покоился, смежив веки, и его исполненное надежды лицо наводило на мысль, что ему снится освобождение. «Восстану и отыщу пречистую жену на улицах града. Лик ее прекрасен, тело прекрасней, всего прекраснее одеяние. Она отвалит камень от двери моего гроба и дарует мне крылья голубицы, дабы взмыл я с ней в небеса, в жизнь вечную и вечный покой».