Открытки от незнакомца

Я никак не решу, как мне быть дальше. Все, что мне вроде бы известно, вертится в голове и никак не уляжется. Не уверена, что мне хватит сил продолжать. Во всяком случае, в настоящий момент. Возможные последствия слишком на меня давят. Мать, которая, оказывается, не умерла, – это само по себе сложно и страшно, что уж говорить обо всем остальном? В своих открытках она писала, что мы ей очень дороги, но это не помешало ей бросить нас, как прочитанную книжонку в мягкой обложке. Не возникла ли в ее жизни затмившая нас заманчивая новизна, нечто настолько соблазнительное, что у нее не хватило силы воли этому противиться? Вдруг она убедилась, что роль матери ей не по плечу? В конце концов, то, что тебе удалось забеременеть, не дает гарантии, что из тебя выйдет хорошая мать. Но если бы это было так, то она ограничилась бы Майклом и не стала рожать меня. Может, справляться с двумя детьми стало слишком сложно или мы просто ее разочаровали, оказавшись не золотыми херувимами из маминых грез? Или одно наложилось на другое? Так или иначе, мне видятся два варианта развития событий. Либо некое событие стало для нее неодолимым соблазном, либо – что вероятнее – мы ей попросту надоели. В этом заключается, по-моему, самая суть: прельщение или разочарование? Но то и другое меня одинаково удручает.

Выгуливающий собаку мужчина в наушниках обходит меня на узкой дорожке, едва не толкнув. Моя улыбка остается безответной. Я не уловила момента, когда мир сделался таким недружелюбным.

Я переживаю не только из-за мотивов, которыми руководствовалась моя мать. Отец тоже хорош: сколько я себя помню, он оставался верен этой нелепой лжи, морочил мне голову, громоздил одно вранье на другое. Я силюсь понять, как это его характеризует, кого он защищал: нас или себя? И еще: раз он обманывал меня по такому существенному поводу, то как ему доверять во всем остальном? Болела ли я ветрянкой? Откуда у меня шрам на подбородке – действительно ли из-за падения с велосипеда? Нет ли у меня других братьев и сестер, о которых все помалкивают? Когда я об этом думаю, все это сооружение – моя жизнь – начинает крениться. У меня возникает чувство неприкаянности, я превращаюсь в летящий сам по себе и неведомо куда воздушный шарик.

Но если не думать о судьбе матери, то моя жизнь вполне стабильна, спасибо замечательной помощнице, миссис Пи. Я уже не представляю, как справлялась без нее. Ее присутствие в нашей жизни – источник спокойствия. Дом благодаря ей преобразился. Остались в прошлом мои жалкие попытки вымыть окна. За карнизами больше не живут гигантские пауки, клетчатый кафель в коридоре никогда так не сверкал.

Как-то раз я застаю ее на четвереньках в ванной: она борется с плесенью в швах между плитками на полу.

– Зря вы за это принялись! – говорю я ей.

Она широко распахивает глаза.

– Извините, что взялась не за свое дело. – Она выпрямляется и начинает стягивать резиновые перчатки.

– Что вы! – тороплюсь я исправить недоразумение. – Я просто о том, что мы не платим вам за уборку. Когда отец в «Липах», вы можете со спокойной душой отправляться домой. Убирать за мной не входит в ваши обязанности.

Она облегченно улыбается своим щербатым ртом.

– Вообще-то, я не против этим заниматься, – говорит она.

– А как же другие ваши дела? – удивляюсь я. – Разве вы не ходите в другие дома?

Она отрицательно мотает головой:

– Я предупредила агентство, что мне хватает вас. Вдруг я понадоблюсь вам внеурочно? К тому же дома у меня не так много дел.

Я пытаюсь представить себе ее семейство. Почему-то я считала, что существует мистер Партингтон; вероятно, я ошибалась. Вопросов я не задаю, чтобы она не посчитала меня чрезмерно любопытной; мне нравится, конечно, что ей хочется проводить больше времени здесь, со мной.

– Что ж, тогда ладно, убирайтесь, – говорю я. – Если действительно хотите, конечно.

Она улыбается и опять принимается за пол в ванной. Я замечаю, что она все больше у нас осваивается. Уже не спрашивает разрешения, когда хочет заварить себе чай, входит в дом, не звоня в звонок. Наверное, я могла бы усмотреть в этом покушение на свою приватность, но ведь это делает наш дом более обжитым, более похожим на семейное гнездышко. А у меня появляется больше времени на мои собственные дела, главное из которых – напряженная работа над будущим свадебным платьем Бет.

* * *

Бет звонит мне на следующее утро. Я сразу улавливаю в ее тоне напряжение, отсутствие привычного для нас с ней энтузиазма.

– Привет, Бет, – говорю я и жду, что скажет она.

– Привет.

Пауза.

– Что случилось? – спрашиваю я, хотя уже догадалась. – Ты передумала? Дело твое. Я не обижусь, если ты обратишься к кому-то еще. – На самом деле я знаю, что в таком случае буду убита горем, но ради нашей дружбы сделаю вид, что все в порядке.

– Нет-нет, ничего такого, – быстро говорит она. – Ну, разве что самую малость… Я поразмыслила над покроем…