Открытки от незнакомца

Спустя десять минут я спускаюсь в лифте. Волосы опять мокрые, как накануне, но теперь мне наплевать на свой внешний вид. Урсула недостойна, чтобы ради нее стараться.

В вестибюле я ищу ее глазами и нахожу не сразу: она сидит за большой пальмой в кадке и обкусывает заусенцы на большом пальце. Некоторое время я просто наблюдаю за ней, довольная тем, что она меня не видит, и размышляю, есть ли между нами сходство; возможно, у нас одинаково опущены плечи, похожая форма подбородков. Но нельзя сказать, что мы похожи, скорее я придумала сходство в надежде его обнаружить. Может быть, она похожа на свою сестру? Вдруг я разгляжу в своей морщинистой тетке свою мать? Но для этого надо знать, что искать…

Наверное, она почувствовала мой взгляд, потому что смотрит в мою сторону и замечает меня. Сначала мы обе не шевелимся, просто глядим друг на друга. Я стыжусь своих распухших глаз, но и у нее такой вид, будто она провела по меньшей часть минувшей ночи в слезах. Уж не мириться ли она явилась?

Она поднимает руку – невысоко, это легкое движение, которое можно при желании истолковать за готовность покаяться. Я не спешу реагировать. Полуулыбка сползает с ее лица, она то ли вопросительно, то ли умоляюще приподнимает брови. Я остаюсь на месте. У меня такое чувство, словно я стою на перроне вокзала. У меня два варианта. Первый – дать дверям поезда захлопнуться, второй – войти в вагон и узнать, куда едет поезд. Урсула роняет руку на колени, опускает глаза. Я делаю шаг в ее сторону.

Сегодня она совсем не та, что накануне. Вальяжная самоуверенность пропала, она как будто даже занимает гораздо меньше места. Ее стрижка выглядит сегодня как прическа нездорового человека, а не как писк моды. Как ни тяжела была для меня прошедшая ночь, как ни саднит причиненная ею обида, я чувствую, что меня тянет к ней.

Я мигом все ей прощаю. При этом осознаю опасность. Кто поручится, что она не поведет себя со мной так же, как накануне? Но, видя ее сидящей за кадкой с пальмой, я инстинктивно распознаю в ней уязвимость. Она боится, что ее обидят, – о, как это мне знакомо!

При моем приближении она встает. Я останавливаюсь в двух футах от нее – во избежание физического контакта, который смутил бы нас обеих. До стадии примирения и поцелуев нам еще очень далеко. До воздушного поцелуя и то не дошло. Видно, что Урсула такая же противница прикосновений, как и я.

Мы обе молчим и смотрим друг другу в глаза. Ее опухли еще сильнее моих, хотя не исключено, что рано поутру она всегда так выглядит. Потом в уголке ее губ рождается кривая улыбка. Я держусь, не отвечаю – пока.

– Думаю, у нас вышло неудачное начало, – заговаривает она. Я выдерживаю ее взгляд. – Попробуем еще раз?

Я с легким раздражением отмечаю, что она даже не пытается извиниться, но прощаю ей это. Мы предоставляем друг другу второй шанс, и тут уж не до расшаркивания. Она наверняка сожалеет о случившемся, иначе вряд ли пришла бы. Вероятно, признаться в этом вслух свыше ее сил.

Я наконец перестаю ломаться и широко ей улыбаюсь – показываю, что способна ее простить, даже не дожидаясь от нее извинений.

– Да. Давайте попробуем.

Урсула кивает. От нее явно не дождешься ни извинений, ни признания ошибок, ни поиска виноватых – ничего.

– На Рыбацкой пристани есть славная пекарня, – говорит она. – Кофе там тоже недурной. Может, позавтракаем?

Я не против.

Мы покидаем отель. На улице прохладно, зато ясно, небо пронзительно-синее, нет ни следа обычных для Сан-Франциско утренних облаков. Отличная погода, чтобы все начать сначала. Мы шагаем бок о бок, но на тротуарах уже полно туристов, поэтому у нас вряд ли получилось бы завязать беседу, да мы и не пытаемся. Пекарня стоит прямо на набережной, ее широкие стеклянные витрины полны караваев всевозможных форм и цветов. Женщина в белом комбинезоне, с сеточкой на волосах, лепит прямо за витриной ежиков из теста и строит их рядами, как маленькую армию.

Урсула заводит меня внутрь и указывает на веранду.

– Найди столик, я принесу завтрак. Что тебе взять?

Она разговаривает приказным тоном, но я начинаю думать, что это ее обычная манера, и не возмущаюсь.

– Капучино. Еда любая, сами выберите, что посимпатичнее.

Здесь все симпатичное, поэтому она смотрит на меня как на дурочку, приподняв бровь и снова, как вчера, исполнившись высокомерия. Но по крайней мере, ничего не говорит, а просто встает в очередь.

Кафе заполнено туристами и людьми в деловых костюмах, привыкшими завтракать здесь перед работой. Одна стена стеклянная, за ней увлеченно трудятся пекари в белых фартуках: они достают из печей полные поддоны, отвозят тележки, груженные готовой выпечкой. Почему-то они напоминают мне умпа-лумпов из «Чарли и шоколадной фабрики», хотя все они нормального роста и вовсе не оранжевые. По периметру пекарни тянется на высоте трех метров конвейер, по которому корзины с хлебом едут к прилавку. Я выбираю одну и от нечего делать провожаю ее взглядом. Достигнув крайней точки траектории, «моя» корзина едет обратно, и никто ее почему-то не снимает. Наверное, это устроено для развлечения туристов.