Открытки от незнакомца

Я не знаю, что мне делать. У меня такое чувство, будто весь мой мир вдруг замер, притом что жизнь вокруг продолжается как ни в чем не бывало. Звон посуды, голоса у стойки, позвякивание ползущих над нами корзин… Но я глуха ко всему этому, потому что силюсь переварить услышанное от Урсулы. Это у матери был роман. Это она нас бросила. Не из-за того, что наш отец над ней измывался и это был единственный способ прекратить свои мучения. Нет, она ушла потому, что позволила себе эгоистичную причуду. Это настолько избитое клише, что я с трудом удерживаюсь от смеха. Моя мать ушла к какой-то успешной женщине в шелковом шарфе! Куда они сбежали? На уединенный греческий остров? В Гоа? Какой недалекой, какой самовлюбленной особой оказалась моя мать! Сплошь и рядом читаешь о таких женщинах, жалующихся, что из-за материнства они теряют свое истинное «я», что их сущность тонет в грязных подгузниках, меркнет от ночных кормлений. Но одно дело читать об этом, и совсем другое – когда такой оказывается твоя собственная мать. Или она собиралась вернуться к нам, когда иссякнет ее стремление пожить для себя? Но этого не произошло. Тяга к свободе оказалась у нее сильнее материнского инстинкта.

Я начинаю понимать, почему Урсула предостерегала меня о тяжести того, что навалится на меня после ее рассказа. Все мои жалкие фантазии, все выдумки о причинах, по которым мать бросила меня, беззащитную двухлетнюю девочку, разбились вдребезги.

Меня мутит, мне срочно нужно на свежий воздух, больше не могу здесь сидеть. Я выскакиваю из-за стола, чуть было не падаю со ступенек, рвусь сквозь очередь к двери. Воздух снаружи пахнет бензиновым выхлопом и слегка рыбой, но здесь, по крайней мере, прохладно. У меня щиплет щеки, я судорожно глотаю воздух, прохлада проникает в легкие. Привалившись спиной к зеркальной витрине пекарни, я стараюсь прийти в себя. Женщина в белом фартуке, раньше лепившая ежиков, теперь лепит мишек: она зачерпывает тесто из поддона и выстраивает ряды из готовых к выпеканию смешных существ.

Я пускаюсь бегом, мне надо скрыться от толпы, найти место, где я смогу дышать. На тротуарах людно, люди спокойно движутся по своим делам, но я бесцеремонно распихиваю встречных и бегу по обочине, где мне никто не мешает. Мне сигналят машины: что за сумасшедшая бежит по дороге, не заботясь о безопасности? Я поворачиваю направо и беру курс на мост, меня притягивает морское безмолвие. Вскоре я вижу городской парк с лужайками и извилистыми дорожками для велосипедистов и бегунов. Я подбегаю к пустой скамейке и падаю на нее: ноги уже меня не держат.

Только теперь, когда я пытаюсь отдышаться, до меня доходит, что я оставила Урсулу в пекарне. Опять начать все сначала мы с ней уже не сможем. Больше я ее, свою тетю, не увижу. Связаться с ней я смогу единственным способом – через Скайлер. Урсула сама решит, отвечать ли на мои послания; когда я улечу отсюда домой, тонкая ниточка между нами окончательно оборвется.

Я вдруг чувствую страшное одиночество. Мой отец отправился туда, где мне до него не дотянуться, мать предала мои фантазии и оказалась персонажем из кошмаров, брат вообще не желает иметь ничего общего с нашей семьей. Лить слезы – вот и все, что мне остается. Иного при столь трагических обстоятельствах не стоит ожидать. Но слезы у меня уже кончились, осталась только тупая боль в сердце, и с ней, боюсь, мне уже не расстаться.

Я смотрю вдаль, поверх залива – темно-синего, в белых барашках беспорядочных волн. Две красные опоры моста тянутся ввысь, к небу. Можно по нему пройти – и исчезнуть. Никто не узнает, куда я подевалась. Никто не станет по мне горевать. Это так просто…

Кто-то тяжело опускается на мою скамейку, это нарушает ход моих мыслей. Я раздражаюсь: вокруг полно незанятых скамеек, зачем теснить меня, мне и без того худо… Я собираюсь встать, но вижу рядом Урсулу.

– Мне надо чаще ходить в спортзал, – хрипит она. – Или бросать курить.

Она решила меня догнать! Я бежала, пришлось и ей перейти на бег. Получается, не так уж одинока.

– Послушай, Кара, – говорит она, задыхаясь. – Понятия не имею, что происходит в твоей головенке, но, по-моему, ты все неправильно поняла.

Я перевожу взгляд с океана на нее. У нее пылают щеки, на лбу капельки пота, хотя воздух холодный, глаза горят. Вылитая я.

– Одному Богу известно, зачем я погналась за тобой через весь Сан-Франциско. Ты хуже ребенка!

В другой ситуации я бы на это обиделась, но сейчас у меня нет сил.

– Полагаю, – продолжает она, – этот приступ ребячества случился с тобой из-за моего рассказа об Аннелиз и Тилли. Да, твоя мать связалась женщиной, ну и что с того? Женщины обычно успешнее мужчин. Бывают, правда, исключения – например, этот конкретный случай.

Я собираюсь объяснить ей, что меня так расстроило, но сказанное ею только что сбивает меня с мысли.

– Какой случай? Тилли? Что с ней было не так?