Открытки от незнакомца

– Правильнее спросить, что с ней было так. Начать с того, что денег у нее куры не клевали. В самих деньгах нет ничего дурного. Но она всегда была богата: трастовый фонд от папочки, дорогая школа, лошади, все такое прочее. Она привыкла, что все получалось так, как она хотела. Стоило ей чего-то захотеть, достаточно было тряхнуть волосами – и кто-нибудь все ей преподносил на блюдечке с каемочкой. Отсюда ее порывистость, так понравившаяся твоей матери. У нас-то никогда не было возможности проявить порывистость, слишком часто мы озирались, чтобы уклониться от очередного пинка. А ведь это, думаю, так забавно – не бояться последствий своих поступков! Не знаю, никогда не пробовала. Но тут есть, конечно, и негативная сторона. Тилли была слишком избалована. Когда что-то получалось против ее воли, она дулась и добивалась своего. В конечном счете она только и делала, что дулась и хандрила.

Я уже меньше негодую на свою легкомысленную мать, рассказ Урсулы меня снова захватывает.

– Откуда вы знаете? – спрашиваю я ее. – Они были у вас здесь после того, как она нас бросила?

– Не сразу. Сначала у них был большой тур, надо ведь было растранжирить денежки из фонда Тилли.

Я вспоминаю ранние открытки из туристических центров Европы.

– Со мной они не связывались, Тилли не позволяла. Она хотела, чтобы ваша мать принадлежала ей одной, для этого она заставила ее порвать все связи с семьей. Но в конце концов они очутились здесь. В восьмидесятые годы Сан-Франциско был мировым центром гомосексуализма, и Тилли, конечно, сюда стремилась, хотя они не были настоящими лесбиянками. Для Тилли это было только эпизодом, ей было нужно, чтобы о ней говорили, а твоя мать… – Она потирает руки, чтобы их согреть. – Для Энни это было способом спастись. Их влекла здешняя обстановка. Я их не интересовала, хотя мы виделись, когда мои работы стали привлекать внимание. Тилли поняла, что я могу открыть для них двери в те круги, в которые ей хотелось попасть.

Рассказывая, Урсула смотрит на залив, на ее губах играет полуулыбка. Кажется, теперь ей нравится делиться всем этим со мной.

– Между ними все было не очень радужно, – продолжает она. – К тому времени они путешествовали уже несколько лет и нигде не пускали корни. Думаю, у Тилли потихоньку кончались деньги. Энни хотела работать, хотела за себя платить, но Тилли была против. Энни попала в тиски – опять: она оказалась в полной зависимости от Тилли. А потом Энни надоела Тилли и осталась на мели. У нее не было ровным счетом ничего. До меня дошел слух, что они расстались, но больше я их не видела. Думаю, они вернулись в Англию.

Я пытаюсь представить, как моя мать скитается по миру следом за этой женщиной. Может, она вправду видела в Тилли единственную возможность сбежать. Если она вышла за моего отца в ранней молодости, чтобы сбежать от своего отца-тирана, то потом могла понять, как жестоко ошиблась. Я думаю о том, как отец обращался с нами в детстве, о его властности, неуступчивости, о том, как мы его боялись. Но мы были детьми. Трудно поверить, что он и мать запугал. Не давал ей шагу ступить – это другое дело, это я еще могу понять; если мать хотела от жизни большего, чем мог дать отец, то – кто знает? Возможно, Тилли предложила ей лазейку и она не смогла ее отвергнуть.

Это возвращает меня к все той же проблеме. Все тот же замкнутый круг. Как насчет нас с Майклом? Она была нашей матерью, на ней лежала ответственность. Только потому, что жизнь не соответствовала ее мечтам, она не должна была нас бросать. От этой мысли меня разбирает злость, которую трудно обуздать.

– Но она нас бросила! Бросила меня, двухлетнюю, с человеком, который, как она знала, был далек от совершенства, даром что был моим отцом. Как она посмела вот так удрать и не предпринять потом попыток хотя бы с нами увидеться? Коробка открыток – хороша замена материнству, замена целой жизни!

Урсула кладет жилистую ладонь на лацкан моего пальто, и я впервые вижу на ее лице некое подобие участия.

– Она не только не могла вас забрать, она даже видеться с вами не могла.

У меня голова идет кругом.

– То есть как это не могла? Еще как могла! Но сознательно не стала. Умчалась за лучшей жизнью и не оглянулась.

– Нет, Кара, ты ошибаешься. Как только она сообщила вашему отцу о Тилли, он побежал к своим юристам и добился судебного решения. Суд запретил вашей матери к вам приближаться.

Это уже слишком, столько мне не потянуть. Я больше не знаю, что думать. К горлу подступает тошнота, я судорожно глотаю. Речь Урсулы становится ласковее.