Открытки от незнакомца

– Я вот о чем подумала вчера вечером, – продолжает Урсула. – Почему бы вам обеим не поужинать сегодня у меня? Только не жди ничего особенного, – быстро предостерегает она. – Я не умею готовить. Пожалуй, что-нибудь закажу. Как ты насчет китайской еды? Здешняя китайская кухня – это что-то невероятное.

Я практически теряю дар речи и молча ей киваю в надежде, что она оценит по моему лицу всю степень моей благодарности.

– Боже, на ветру здесь форменная Арктика! – говорит она, сознательно игнорируя то, с каким усилием я сохраняю невозмутимость. – Извини, но мне пора сматываться. Сегодня днем у меня кое-какие дела. Держи, вот мой адрес. – Она достает из сумки блокнот и быстро в нем строчит. – Часов в шесть?

Я не глядя забираю листок и киваю послушно, как ребенок.

– У тебя самой есть планы на сегодня? Если нет, то советую заглянуть в Музей современного искусства. Если широко раскрыть глаза, то можно обнаружить там то, что придется тебе по душе. – Она подмигивает. – Купишь себе открытку. Значит, увидимся в шесть.

И она сбегает, оставив меня одну. Над головой кружат чайки в непрекращающемся поиске пищи. Я тоже окоченела. Пора и мне куда-нибудь двинуться, но нет, я стою столбом и гляжу на разбивающиеся о берег волны.

42

Энни, 1989

Энни сидит у окна. Поезд медленно въезжает в Рим. Пока что в купе проснулась только она, это позволяет ей насладиться недолгим покоем. Рим – вроде город, а словно целая страна – раскинулся на много квадратных миль. По обеим сторонам от путей стоят высокие жилые дома, обшарпанные, неказистые, исписанные серыми и красными граффити. Они напоминают ей ранние работы Урсулы: та же злость, тот же вызов, тот же отказ подчиняться. Важно ли живущим здесь людям, что их дома в таком плачевном состоянии? Или им все равно?

Еще нет восьми часов, но температура в купе уже давно выше комфортной. Энни глубоко дышит, надеясь провентилировать легкие, но спертый воздух для этого непригоден. Пока поезд мчался сквозь ночь, ей хотелось открыть окна, но это значило бы впустить в вагон все станционные шумы, лязг при торможении и при наборе скорости… В итоге Энни почти не удавалось поспать из-за духоты. Проблема курицы и яйца… Сейчас, стоя на цыпочках рядом с их чемоданами, громоздящимися на полу, она все же открывает окно. Врывающийся снаружи воздух не то чтобы освежает, но хотя бы позволяет перевести дух.

Надолго они в Рим? Зигзаги их гран-тура по Европе сродни скитаниям пары богатых викторианцев. Пока что ей всюду нравилось, исключением стал только Санкт-Петербург, впечатления от которого испортила открытая враждебность местных властей вкупе с отвратительной едой. Тилли ей твердила, что они смельчаки, дерзнувшие заглянуть за «железный занавес», что оказаться там, куда почти не суются туристы, – редкая привилегия, но Энни откровенно томилась и испытала сильное облегчение, когда поезд снова перевез их через границу Западной Германии. Германия тоже была чужой, но хотя бы более безопасной.

И вот теперь – Италия. Сперва Венеция, потом Пиза, Флоренция и, наконец, Рим. Скачки с места на место согласно плану Тилли. Энни ходит за ней по пятам, готовая изображать радость, когда ей указывают на очередное необыкновенное здание, очередное прославленное полотно. Тилли утверждает, что Рим – сокровищница древней истории и похищенных богатств. Думая об Англии, Энни кусает губы, чтобы не потерять самообладание. Все ее силы уходят на то, чтобы ни о чем не думать.

Проводник идет по коридору и что-то объявляет по-итальянски. Энни ни слова не понимает, но догадывается, что он будит пассажиров и торопит готовиться к выходу. Поезд следует до Неаполя, стоянка в Риме короткая. Энни осторожно трогает Тилли за руку. Та вздрагивает, почти сразу просыпается, опять крепко жмурится, с трудом продирает глаза – и вот она уже как будто и не спала минуту назад. У Тилли ни в чем не бывает промежутков, ей чужды серые зоны.

– Приехали, – шепчет Энни, стараясь не потревожить других обитателей купе.

Тилли ерзает, потягивается, разминает затекшие от длительного сидения ноги, трет онемевшие бедра, улыбается Энни.

– Завидую тебе: ты впервые увидишь Колизей! – Глаза Тилли сияют. – Ты в него влюбишься, это что-то невероятное. Как и все здесь. Тысячи лет истории спрессованы воедино! Сами стены источают эту атмосферу древности. Только представь, сколько людей топтали здешние мостовые!

Но Энни не дано этого представить, ей невдомек, о чем толкует Тилли, она просто научилась слушать, когда та впадает, как сейчас, в восторженный раж. Для Тилли история гораздо важнее, чем для Энни. Может, она внимательнее слушала в школе? Некоторые места, которые они посетили, вызывали у нее очень сильные чувства. Энни пыталась от нее не отставать, но постройки – они и есть постройки, к тому же обветшалые. Приятно тонко чувствовать прошлое, но так ли обязательно беречь любое старье?