Открытые дворы. Стихотворения, эссе

      Перед нами земля открывалась,
      Где живое еще не враждебно живому.

      Темным утром открылась Сибирь,

      Ржáвень светлая лиственниц
      В долину парящую шла.
      И с обрыва гранитной горы
      Нам нельзя было сдвинуть незнакомое тело
      В огромную чуждую жизнь.

      Что мы видели с этой горы

      Под небом, полным замерзшего жара,
      Забывая материю предвоенную нашей одежды.
      Как мы счастливы были в земле этой.
      И нет нам прощенья.

      Почему же глаза закрыв,

      Мы не видим, как тени земные сошлись
      В разделенных равнинах.
      Ждет возлюбленную немецкий офицер
      У Бранденбургских ворот,
      Погрузив лицо свое мертвое в берлинские розы.

      Почему же так страшно сердцу здесь,

      Ведь оно не в перекрестках дорог
      Предвоенной Европы,
      Где загнанные в холодной росе
      Молоком поят локомобили.
      В лихорадочном блеске ногтей
      Снимаются копии полей ночных,
      Аэродромы спящих стрекоз
      И стоянки цветов полевых.

      Смутным запахом мокнет табачным

      И знакомую пыль предзакатно кружи́т
      За фабричной стеною «Дуката»,
      Кожаный воздух сминая смолистый
      С курткой у кирпичной и черной стены.
      Открывается дверь, и за вышедшим человеком
      Он уходит туда, поближе к закату,
      Тот оглянется и повернется опять:
      Перелески зеленые солнц
      И пожарные лестницы неба
      Проходят в последний путь над головой,
      Под небом далеким скрываясь.

      Кто же нам скажет, какою платить нам ценой,

      Ведь мы отыскали долину,
      Что идет к океану в бесконечной своей прямизне.

      Но пробившись через гранит,

      Мы и здесь человека открыли —
      Человека наших годов.
      Мы стояли пред завещанным тайным стеклом,
      Апельсиновым деревом там стекал человек,
      Закрывал от света глаза
      И у камня просил он прощенья.

      Завиднéлось далекое царство без сна,

      В халцедоновых светлых долинах
      Стояла ночная вода.
      Открывались дремучие ставни осеннего камня,
      И танталовой грудью пространства
      Звенела рабочая мгла.

      Опустись на колени в кремнистом ручье.

      Пресной ряби пустырь
      И верéсковый ветр понаслышке.
      Все гудит молотков полевой перезвон.

      Только гром мы услышим

      Уходящих во глубь поездов,
      Но и только… и хрипы ночной пересмены.
      Не разбудят во тьме голоса.
      Только рокот и шепот и смерть
      И гром пробуждающих поездов.

ЦИКЛ «ИЗ ЧУЖОЙ ЖИЗНИ»

      Треугольный пакет молока.
      Если угол обрежешь,
      То белая хлынет тоска.
      Как письмо непрочитанное
      Пропадает в ночи.
      Тихо. Молчи.

      На росе разведенный,

      Рассвет, помутившись, растет
      За углом, где работа постылая ждет.
      Я его позабыла,
      Значит в памяти он никогда не умрет.

      На окне на ночном цветных пирамид молока

      Громоздятся мучные бока.
      Молока струйку зыбкую чувствуя нить —
      Эту память уже не прервать, не продлить.

* * *