Открытые письма «архитектору перестройки» А.Н. Яковлеву

Ничего в этом и нового-то нет! Разными — в разное время — являются лишь обстоятельства. Но и они разные не во всем. Даже и среди апостолов Христа оказался предатель. Бога самого предал!

Христос, конечно, знал, что люди слабы. Он потому и стремится их спасти — тем, что возвеличивает их дух. Но факт есть факт. Не осталось в стране не покинувших Христа... Люди с незапамятных времен выше всего на свете ценят свою собственную жизнь. А не совесть. Величие же Христа в том и состоит, что он своим спасительным подвигом возводит именно совесть выше самой жизни. Совесть и есть Бог. Бог и есть идеал. По крайней мере, так полагал гениальный Ф.М. Достоевский, один из самых грандиозных представителей рода «человек».

Разумеется, это наиважнейший пункт. И не только в учении и творчестве Достоевского, но и во всем христианстве. И в целом в человечестве.

Откуда же, собственно, черпает себя какое-никакое, а оправдание эгоцентризма? Не говоря уже о менее преступных проявлениях просто прагматизма. Тут она, проблема проблем. Совесть. Совесть.

Сначала о совершенно конкретных ситуациях. Это неизбежно, связаны они с хрестоматийностью. Что поделаешь, А.Ципко в твоей судьбе сумел увидеть не менее как провиденциальные символы...

В выдающемся христианском фильме «Восхождение» Л.Шепитько (по повести В.Быкова «Сотников») воплощено миллионы раз случавшееся противостояние человеческой святости и человеческой слабости. В судьбах Сотникова и Рыбака. Оба они, солдаты, убеждены в одном и том же. Отечество превыше всего. Родина. Оба храбры. До момента самого их пленения. Во время уже истязания их фашистами обнаруживается, однако, что они разные, именно как типы личности. Для одного из них — Сотникова — выше всего вселенская совесть. Сотников — погибает, Рыбак — выдает врагу все, что от него требуют. Оккупанты берут себе его в полицаи. Однако и у него вступает в действие его совесть... Он реально выше ставит жизнь, но он же и понимает, что нет ничего преступнее, чем предательство.

В фильме на финал накладывается символ Голгофы и одновременно отблеск судьбы Искариота: Сотников — повешен, а Рыбак — измученный оказавшейся у него совестью — повесился.

Судьба Сына Человеческого начиналась как человеческая. Но ведь и судьба его предателя — тоже человеческая. И другого конца ей не дано.

Из этого бессчетное число раз повторяющегося в мировой истории рокового эпизода следует даже большее. В Евангелии засвидетельствована трагическая слабость и вина человека, полученная им от самой его природы. Лишь сам Иисус, когда его допрашивают — тоже истязают, — отвечает с абсолютным достоинством. Говорит он именно то, что сам он считает нужным. Ни один его апостол не проявил мужества в защите Учителя... Ни один. Апостол Петр не успевает и спохватиться, как за одну ночь трижды отрекается от Христа.

Но эти же люди, апостолы, как только Иисус воскрес, становятся бесконечно мужественными его проповедниками. Проявили они слабость лишь в момент, когда, во время суда над Христом и казни его, усомнились в том, что он — Бог. Пагубно неверие. Именно на этом конкретном историческом фоне и становятся понятными вот какие слова Достоевского: «Совесть без Бога есть ужас, она может заблудиться до самого безнравственного» (Достоевский Ф.М. Сочинения. Л., 1984. т. 27. с. 56). Она заблудилась даже у апостолов Христа.

У Достоевского действительно все конкретно сказано. «Нравственный образец и идеал есть у меня, дан Христос», — пишет он.

Христос — и до того, как воскресает, — уже и тогда он — совесть! Совесть и есть сам Бог.

В связи со всем этим надо вдуматься в следующее признание Достоевского (смущающее очень многих своей кажущейся неожиданностью): «Подставить ланиту, любить больше себя — не потому, что полезно, а потому, что нравится, до жгучего чувства, до страсти. Христос ошибался — доказано! Это жгучее чувство говорит: лучше я останусь с ошибкой, с Христом, чем с вами» (там же. с. 57).

«Потому, что нравится»... Что именно? Выбор по любви... По свободе.

Лучше «с ошибкой, с Христом, чем с вами», доказывающими, что Христос ошибался...

Тут-то и самый гвоздь проблемы соотнесенности совести и Бога. Бог — идеал. Идеал — Бог.

Есть правда конкретного дня. У всякого дня своя правда. И есть правда вечности. Есть своя правда у прагматиков. И есть правда святых. Ф.Достоевский смеется над прагматиками: «Добро — что полезно, дурно — что не полезно. Нет, то, что любим» (там же. с. 56).

Никакой прагматики!

Именно, именно: то, что любим... Вопрос истинной свободы — вот ведь что самое важное. Опять же, значит, проблема выбора...

Вовсе не сам именно факт любви определяет святость или греховность поступка, а только то, что мы именно любим. Что? Себя или другого? Или — других? Себя или... Или — себя и также другого («Возлюби ближнего, как себя самого»)?

Тут нет никакой альтернативы. Для добра. Есть только дилемма: любить себя и ближнего одинаково или только себя — в сущности, без предела. Себя — без предела... Поскольку совесть не самая высокая ценность.