Открытые письма «архитектору перестройки» А.Н. Яковлеву

А если сказать и более определенно, то каждая же сторона в исторической трагедии не только считает себя правой, но и реально является таковой.

Это-то и есть действительная основа современно понятого истинного демократизма, ведь социальные интересы всех сторон, в сущности, равноправны. Логически насилие в связи с этим теряет всякое обоснование и особенно оправдание.

Но, к несчастью, это же обстоятельство и вызывает насилие. Поскольку те или другие конкретные интересы выдвигаются как исключительные. Тоже ведь факт. И тогда неизбежно вступает в дело насильственная борьба за них. Великие права борющихся сторон в этом случае обретают неприкрыто абсурдную (все равно — революционную или контрреволюционную) форму осуществления. Великое открытие христианством непротивления злу насилием в этой ситуации отбрасывается даже и самими (многими) христианами. Насилие расчеловечивает всех борющихся.

В таких-то обстоятельствах и возникает полная невозможность осуществления каких бы то ни было форм социальной справедливости. Это и парадокс, и абсурд революции одновременно.

Если вспомнить ситуацию 1917 года в России, то и здесь противоборствующие стороны внутри страны исторически, конечно, тоже были правы. Правота — не абстракция, а элементарное стремление жить. Даже царская власть могла бы, в конце концов, стать во главе бескровного социального прогресса, если бы вовремя вступила на путь конституционного реформирования — хотя бы и на основе столыпинской социальной программы. Позже сильные «царистские» настроения в русском «народе», как их — для себя — определил Сталин, оказались важнейшим фактором (завуалированным, конечно) установления жесточайшей тирании. Причем — от имени победившего Октября... Ленин вынужден был признать, что, не будь первой мировой войны, ввергшей Россию в катастрофическое состояние, революции в нашей стране в 1917 году, конечно, не случилось бы. Царская монархия несла в себе свои социально-исторические потенции в то время еще надолго. Она, правда, разбрасывалась ими направо и налево, обрекая себя на свержение больше, чем любые другие факторы и обстоятельства. Русская наследственная монархия стала, в сущности, самоубийцей.

Исторически правы были и те партии, которые ориентировались на извечное (извечное!) стремление российского крестьянства к общинному владению пахотной землей и другими угодьями. Начиная с 1861 года беспредельно живучее общинное землепользование было более чем за полвека разрушено лишь наполовину, а крестьянство по-прежнему составляло более 80% всего населения страны. Как только Декретом о земле от 26 октября 1917 года советская власть объявила землю всенародным достоянием и передала ее крестьянам в вечное и бесплатное владение, народная, привычная община быстро восстановилась даже и там, где, в итоге реформ Столыпина, уже утвердилась частная собственность на землю.

Эсеры обрекли себя на поражение именно тем, что, в сущности, отказались от своей исходной программы социализации земли, то есть от «черного передела» ее (поровну, на едока) между всеми крестьянами. Отказались — перед самым Октябрем 1917 года. Впрочем, тебе это всегда было «до фонаря»...

По известному изречению, власть в России осенью 1917 года «лежала в грязи», «на дороге», ее надо было только поднять. Здесь есть доля истины. Но необходимо и иметь в виду, что «лежала в грязи» все-таки не сама по себе власть, а брошенная эсерами победоносная крестьянская программа «черного передела», то есть многовековая мечта российского крестьянства — отобрать землю у помещиков. Лежал «в грязи» Крестьянский Наказ, составленный в провинциях России, требовавший равных наделов земли, составляющей общенародную (но отнюдь не государственную!) собственность (точнее — это «всенародное достояние»).

Ленин и «поднял» этот Крестьянский Наказ в сентябре 1917 года, ибо понял, что в нем действительная судьба России на весь ее революционный период. Ленин понял, что и он сам ранее бессмысленно и тупо отрицал наиболее реальные социальные возможности российского крестьянства. «В грязи лежала», конечно, не власть, но сама возможность победы не только крестьянской, но и мнимо пролетарской (призрачной) революции. «В грязи», то есть прямо на столбовой дороге истории, оказался выброшенным самой историей, стало быть, и не западный, а свой, исконный, кондовый, первобытно-общинный социализм. Он же, этот социализм, вовсе не против частной собственности. Просто он не дорос до нее. Потому и отрицает ее... Из него при определенных обстоятельствах вырастает «казарменный коммунизм».

Письмо двенадцатое