Открытый финал

– Да! И хватит уже измываться надо мной! Я, между прочим, не девочка из училища! Мне тридцать пять лет! У меня больше десяти лет тренерского стажа! А кто я по вашей милости? Тень великого Егорова! Та, которая у Егорова на побегушках! Хватит!

– Ты права, – спокойно сказал Егоров.

– И нечего тут… – в запале продолжила Марина, но осеклась. – В смысле?

– Все так и есть. Я тебя слишком… ограничивал.

– Вот именно, – Марина попыталась снова разозлить себя, но поняла, что сдулась.

– И не давал жизни. Знаешь, Марин, я ведь тебе специально репутацию портил.

Марина растерянно молчала.

– Ко мне много раз подкатывали, чтобы я тебе рекомендацию дал, – продолжил Егоров. – Особенно в последние годы. Ты бы слышала, что я про тебя нес! Что ты клиническая дура. Что я вожусь с тобой из жалости. Однажды даже намекнул, что мы с тобой спим.

– Но зачем? – пробормотала Марина.

– Чтобы не сманили. Где я еще нашел бы такого напарника? С таким опытом… и с твоим терпением. Другая давно бы меня послала подальше. А ты…

Повисла долгая пауза.

– В общем, – чувствовалось, что последние слова даются Егорову с трудом, – это я должен у тебя прощения просить… Ты не в обиде?

– Нет, – на большее у Марины не хватило сил.

– Ну и ладно. Спокойной ночи.

Он отключился, не дождавшись ответа.

Марина еще долго сидела, уставившись на телефон. В голове не было ни одной мысли. Потом она спрятала бутылку, уткнулась в подушку и разревелась.

* * *

В шесть тридцать утра Захар стоял на автобусной остановке. Было зябко. От реки поднимался туман.

Через пять минут из тумана показался автобус. Маленький, чуть просевший, с помятым водителем. Он подрулил к остановке и с тяжелым вздохом открыл двери. В салоне было три человека, все трое спали.

Захар забился на заднее сидение, привычно надел наушники, уставился в окно.

Он вспомнил, как когда-то давно, когда мама сломала ногу, его жизнь тоже разделилась на «до» и «после». И сколько раз он мечтал о том, чтоб этого перелома никогда не было, и сколько раз потом радовался, что все сложилось именно так. То есть маму, конечно, жалко, но если б не тот перелом, не было б в его жизни отца и мелкой Стефы, Карелии, дяди Миши…

«Неужели я когда-нибудь буду радоваться, что случились эти сборы?» – подумал Захар.

В семь утра он позвонил отцу и сказал, что едет прямо к нему. В восемь, умытый, он уже был под дверью у следователя и до девяти мерил шагами коридор.

– Я хочу уточнить показания, – выпалил Захар, как только увидел майора Веснина. – Я вспомнил – плечо об елку повредил…

* * *

Потом папа с Захаром отправились в контору Олега Петровича и сели на телефон. Состоялся длинный разговор с руководством портала, на котором была опубликована основная новость, и очень короткий разговор с журналисткой, которая заварила всю эту кашу.

К радости Захара, журналистка немедленно согласилась напечатать опровержение. И напечатала.

Это был первый случай, когда Захар ругался матом в присутствии отца. А отец не только не одернул его, но и добавил.

– А я говорил, – спокойно сказал Олег Петрович. – А я предупреждал…

Журналистка написала визгливый пост о том, что ей только что позвонили и угрожали расправой. Что дело о тренере-садисте закрыто. Мол, как же быстро у нас в стране закрываются такие дела!

– Профессионалка, – сквозь зубы процедил юрист, – к тексту не подкопаешься…

Замершая сегодня утром тема снова вспыхнула в Сети. Теперь все возмущались продажностью следователей, намекали на высоких покровителей, рассказывали про «деньги госдепа», на которые содержатся бальные танцы, угрожали самосудом над всякими Егоровыми и жалели бедную несчастную журналистку, которой посмели угрожать уголовным преследованием.

Захару казалось, что его придавило бетонной плитой.

– А нельзя ее уволить? – спросил отец у юриста.

– Да как ее уволишь, она там не работает, портал просто ее колонку перепечатал! А даже если б работала, – у темы сотни перепостов, комментариев под тысячу, ее на руках носить будут, а не увольнять.

– А совесть? – тихо спросил отец.

– Ха! – ответил Олег Петрович. – Журналисты с совестью вымерли как класс. За ненадобностью. Что надо, то и напишут. Завтра вашему Егорову орден вручат, они все напишут, что он герой и молодец. Послезавтра орден отберут – напишут, что дурак и педофил. Причем никого не интересует, был ли орден…

– А как же правда? – тихо спросил Захар.

– А твоя правда вообще никого не интересует, – ответил Олег Петрович, – картинка нужна. И общественный резонанс. Всё! Но есть в этом и хорошее. Завтра появится новость про собак с человеческими головами, которые загрызли насмерть козу, или про врача-убийцу, который продал обманом вырезанный здоровый аппендикс в Арабские Эмираты, все забудут про вашего тренера и кинутся обсасывать другие кости.

Олег Петрович посмотрел на убитого Захара.

– Тебе тяжело, я понимаю, – сказал он, – но поверь, нужно неделю просто перетерпеть. Не читай новости. Не включай телевизор. Причем никогда больше не включай. Отключи телефон. Всех журналистов посылай ко мне. Забурись к отцу домой, ляг с книжкой и неделю не выходи из дома.