Открывая дверь в прошлое. О любви, счастье и стране, которой больше нет на карте

– Но что же делать? Что делать? – Девушка уже не сдерживала себя от отчаяния. – Мы же с тобой любим друг друга, мы строили планы нашей жизни, а теперь? – В её голосе зазвенели слёзы. Владимир Николаевич мучительно застонал.

– Не терзай меня, Танечка, пожалуйста, прошу. Ты даже не представляешь, как мне тяжело. Сердце разрывается на две части, в одной – ты, в другой – сын. Я не могу между вами выбирать, не могу. – Он закрыл лицо руками: – Даже страшно подумать, что для того, чтобы мы с тобой были вместе, Вадим должен умереть, а если он очнётся, я теряю тебя. О, нет! – Он вновь застонал и, обхватив голову руками, стал раскачиваться из стороны в сторону. У Тани мгновенно высохли слёзы.

– Так ты отказываешься от меня? – с удивлением спросила она, глядя на любимого широко открытыми глазами. – Да ты просто не любишь. От настоящей любви не отказываются.

Владимир Николаевич нежно взял лицо девушки в свои ладони и, глядя ей прямо в глаза, твёрдо сказал:

– Запомни, Танюша, ты – любовь всей моей жизни, единственная, прекрасная, незабываемая. Никогда в этом не сомневайся. – Он обнял девушку и припал к её губам. В этот долгий поцелуй он вложил всю свою любовь, страсть и нежность и всю горечь предстоящей разлуки. Владимир Николаевич прощался с Таней этим поцелуем, прощался навсегда. Она не поняла этого, испытывая невероятное чувство блаженства. Так отчаянно страстно он никогда её не целовал, и в её душе затеплился маленький лучик надежды.

* * *

Прошло несколько дней. Таня вздрагивала от каждого телефонного звонка, со страхом ожидая, что это консьержка звонит снизу сообщить о приходе адвоката с заявлением о разводе. Это означало бы только одно: Вадим вышел из комы, и её любви пришёл конец. Владимир Николаевич запретил ей бывать в больнице, чтобы в случае положительного исхода лечения их с Вадимом развод выглядел более естественно. Таня с ужасом ловила себя на мысли, что совсем не желает этого «положительного» исхода для своего мужа. Но поделать ничего с собой не могла, понимая, что сможет быть рядом со своим любимым, только если Вадим не очнётся. Она часто плакала, не понимая, почему судьба назначила такую страшную цену за её любовь.

Дни пролетали за днями, ничего не происходило, положительных новостей о Вадиме не было, и Таня постепенно успокоилась. Лучик надежды в душе продолжал расти, и девушка, истосковавшись по своему любимому, решила с ним увидеться несмотря на запрет. Она как на крыльях мчалась в больницу с одним лишь желанием: увидеть родные глаза. В палате Владимира Николаевича не было, и Таня осторожно села на стул возле кровати. Вадим по-прежнему лежал бездыханный, и только писк приборов говорил о том, что его сердце ещё бьётся. За спиной девушки послышался шорох. Обернувшись, она увидела того, ради кого сюда пришла.

– Танечка, – негромко, но радостно сказал Владимир Николаевич. Таня поняла по его тону и улыбке, что он тоже тосковал по ней, и встала ему навстречу.

– Ну как он? – спросил мужчина, кивнув в сторону сына.

– Так же, – равнодушно махнув рукой, ответила девушка, не отрываясь от любимых глаз. Так как ощущение трагедии со временем потеряло свою первоначальную остроту, да и любимый с такой теплотой смотрел на неё, что она решила всё-таки уточнить.

– Скажи, а если Вадим не выйдет из комы, я смогу не уезжать и остаться с тобой? – спросила Таня, затаив дыхание.

– Да, – ответил очень тихо Владимир Николаевич.

Они стояли у постели больного, с любовью глядя друг другу в глаза, и не заметили, как внезапно рука Вадима дрогнула, и ожившие пальцы слегка пошевелились.

«Маленькая Европа» в СССР

Что называли «маленькой Европой» в СССР? Конечно же, Прибалтику. Латвия, Литва, Эстония – три республики, помнившие ещё своё независимое прошлое, а теперь входившие в состав Советского Союза, разительно отличались от него своим западным стилем жизни, вызывая тем самым жгучий интерес жителей большой многонациональной страны. Особенно загадочной тогда, в 70-е, казалась Эстония, где даже государственный русский язык почти не употреблялся, не говоря уже о полном игнорировании ценностей советского общества.

* * *