Открывая новые страницы...

Из резолюции собрания в НКИД от 23 июля 1939 года: «Только с приходом нового руководства во главе с товарищем Молотовым в наркомате начал наводиться большевистский порядок. За этот короткий промежуток времени проделана огромная работа по очищению НКИД от негодных, сомнительных и враждебных элементов».

Со многими из этих репрессированных сотрудников я постоянно контактировал по служебной и общественной работе. Часто приходилось общаться с заведующим протокольным отделом В. Н. Барковым. Это был на редкость интересный человек. Член партии с 1906 года, моложавый, подтянутый, заядлый спортсмен, Барков усиленно приобщал к спорту В. П. Потемкина и меня. Свою работу он выполнял исключительно добросовестно, причем подходил к ней творчески, нередко выходя за рамки обычных протокольных мероприятий. В. Н. Барков был арестован. Я с большим удовлетворением узнал, что в середине 50-х годов он был полностью реабилитирован, вернулся в Москву, восстановлен в партии. Его выживанию в заключении, видимо, способствовали неистощимый оптимизм, доброжелательность к людям и хорошая физическая подготовка. Он активно занимался общественной работой, его фамилия не раз появлялась среди подписей под обращениями старых большевиков народу.

Надо отметить, что арестованные и незаконно репрессированные работники Наркоминдела были впоследствии реабилитированы, а выдвинутые против них обвинения в измене, шпионаже, предательстве сняты как ложные. Лишь с течением времени удалось полностью осознать глубину и масштабы той человеческой трагедии, которая разыгралась в предвоенные годы в доме № 21/5 по Кузнецкому мосту, где размещался Наркоминдел.

В 1939 году мне пришлось покинуть стены НКИД. К дипломатической деятельности я вернулся лишь пять лет спустя — уже в годы войны. Советская дипломатия в этот период сделала много для обеспечения победы над фашизмом. И я убежден, что люди, которые в 1937–1939 годах были подвергнуты незаконным репрессиям, могли бы внести полезный вклад в это благородное дело. Но этого не случилось…

А. О. Чубарьян [23] В преддверии второй мировой войны

50-летие трагических событий 1938–1939 годов резко усилило общественный интерес к истории кануна второй мировой войны, вызвало сотни новых публикаций в СССР и других странах, посвященных различным аспектам мирового развития в 30-е годы.

В кругах советских историков и журналистов, общественных деятелей и дипломатов развернулись оживленные и острые дискуссии. Мы постепенно преодолеваем бытовавший столь долго синдром запретности в изучении внешнеполитической сферы, в критическом осмыслении многих этапов и проблем истории советской внешней политики.

В подходе к предыстории второй мировой войны в наших дискуссиях сейчас ясно обозначились две тенденции. Ряд историков предостерегают против критики любых вопросов советской внешней политики как 30-х, так и последующих лет, отмечая, что такая критика наносит ущерб международному престижу и авторитету страны.

Противоположная тенденция проявилась в попытках рассматривать тогдашнюю внешнеполитическую линию страны лишь в контексте сталинских деформаций социализма, вне анализа международно-политического развития 30-х годов. Сторонники подобного подхода настаивают на полном пересмотре наших прежних оценок и представлений о советской политике того периода. При этом действительный ход событий часто подменяется ими умозрительными схемами, оторванными от политических реалий времени.

По всем этим вопросам мы ощущаем также непрекращающееся давление извне: часть западных историков продолжает всячески оправдывать политику Англии, Франции и США и считать СССР ответственным за возникновение второй мировой войны.

Столкновение полярных порою взглядов и оценок, спектр различных мнений и позиций ставят перед историками задачу проведения широкой дискуссии о самой методологии подхода к сложным и противоречивым явлениям кануна второй мировой войны. В этой связи хотелось бы высказать некоторые соображения.