Откуда берутся дети

Со звонком в кабинете появляется она. У меня внутри все сжимается. К чувству страха добавляется презрение: «Он всегда был себе на уме» – эта фраза так и осталась звучать у меня в голове.

Конечно, она сразу замечает, что Аленка пересела. Но ничего не говорит – даже у нее хватает чувства такта. Зато вызывает Аленку к доске. С домашней задачей она справляется на «отлично». Видимо, не зная к чему придраться, клаха цепляется к шапке.

– Повторяю еще раз, что присутствие на уроках в головных уборах запрещено. Учителя жалуются, что в нашем классе постоянно нарушается это правило.

Учителя делали Аленке пару раз замечания. Обычно она как-нибудь отшучивалась, и конфликт на этом был исчерпан. Не думаю, чтобы кого-то из них по-настоящему беспокоила проблема головных уборов десятиклассницы.

– Не дрейфь, – Аленка толкает меня под локоть.

– Ты что, совсем ее не боишься?

– Нет, я не страдаю геронтофобией.

Что такое геронтофобия я понимаю – боязнь стариков. Улыбаюсь:

– А чем страдаешь?

– Партенофобией. Поэтому к тебе и пересела.

Я роняю ручку и, поднимая ее с пола, достаю из рюкзака телефон. Под партой набираю в поисковике «партенофобия» и фыркаю – боязнь девственниц. Перевожу взгляд на бывшую соседку Аленки – это наша отличница Вика. У нее длинные волнистые волосы, забранные в аккуратный хвост, большие бесцветные глаза навыкате и серо-лиловая водолазка. Всегда. Может, это разные водолазки. Но тогда они очень похожи. Вика что-то старательно пишет в тетради, выпрямив спину. Незадействованная в письме рука безжизненно свисает куда-то под парту. Я фыркаю снова. Чтобы не засмеяться, закусываю руку.

***

Вечером я долго читаю в интернете про разные фобии. Чего только нет, оказывается. Мне больше всего нравится «аулофобия» – боязнь флейты, ну и конечно фобофобия – боязнь фобий. Это когда ты боишься, что испугаешься. Если вдуматься, что-то в этом есть.

***

Вторник и среда – хорошие дни. Никакой физики. Вторник проходит как-то никак. А в среду у нас факультатив по литературе. Наша русичка создала что-то вроде кружка: дома мы читаем предложенные книги (в основном не из школьной программы) или смотрим фильмы, на факультативе все это обсуждаем, а потом пишем сочинения. Даже не совсем сочинения, а наши мысли по этому поводу в свободной форме. Как вы сами понимаете, факультатив не пользуется огромной популярностью. Но мне нравится. Единственное, что меня напрягает – это писать руками – непременное требование нашего учителя. Я так привык печатать, что когда пишу, кажется, что рука стирается. Интересно, есть какая-нибудь связанная с этим фобия?

Учительница по литературе неплохая. Вообще, по ней видно, что она или учитель русского и литературы или какой-нибудь работник учреждения культуры. Она всегда носит пончо, распускает длинные русые волосы и красит глаза голубыми тенями. Мне кажется, что она немного застряла в своей молодости, но это ее дело. Главное, что она не трогает нашу.

Аленка тоже туда ходит. Хотя с письмом у нее большие проблемы. Я, конечно, не знаю, что она пишет в сочинениях, и думаю, что учитель тоже не особо, потому что там просто ничего не разобрать – сплошной набор петелек. Несколько раз Елена Львовна просила ее переписать. Безрезультатно. Все те же петельки. Тогда ей разрешили печатать на компьютере. Теперь мне кажется, что это было подстроено.

В эту среду у нас мотивационное занятие. Это когда мы сами выбираем книгу или фильм и рассказываем о них. Задача – заинтересовать остальных. В конце проходит голосование – каждый выбирает, по какому из произведений будет писать сочинение. Один раз большинство выбрало мою книгу – «Что к чему?» Вадима Фролова. Это, конечно глупо, но я очень гордился.

Сегодня мне ничего не нравится. Ребята рассказывают интересно, но как-то не в настроение. На этот случай существует «выбор учителя» (все это напоминает телешоу). Перед уроком преподаватель пишет на доске название произведения. О нем не рассказывается ничего. То есть эту книгу ты берешь «вслепую». Я перевожу взгляд на доску – там значится А. Мариенгоф «Мой век, моя молодость, мои друзья и подруги». Кто такой А. Мариенгоф и, соответственно, кем были его друзья, и тем более подруги, не имею понятия. Но решаю взять.

Перед выходом из класса меня окликает Елена Львовна:

– Вася, задержись, пожалуйста.

Я вам не говорил, как меня зовут? Теперь представьте, как мне не повезло втройне. Я не раз спрашивал своих родителей, зачем они назвали меня кошачьим именем. В ответ они начинают глупо хихикать и петь «Вася, конечно Вася». Видимо, они считают это отличной шуткой.

Я подхожу к учительскому столу.

– Возьми. Это Пашина тетрадь с сочинениями. Я подумала, может, ты захочешь прочитать. Не сейчас, наверно. Немного позже.

Я протягиваю руку и беру тетрадку. Обычная, зеленая, в толстую линейку. На обложке выведено «ученика 10 класса Павлова Павла». Почти закончилась – за две четверти мы успели написать достаточно много сочинений.

– Спасибо, – говорю я, – а разве Вам можно ее отдавать?

– Не знаю. Наверное, нет. Но это уже не имеет значения.