Откуда я иду, или Сны в Красном городе

Он резко повернулся и, нагнув голову, побежал в редакцию. Потом, наверное, домой за вещами и в аэропорт. Сухарев вспомнил, что забыл взять в церкви бумаги о пожертвованиях храму от прихожан за январь и о расходах церкви на мелкий ремонт да на зарплаты служителям и непредвиденные траты. Надо было теперь составить отчёт и отправить его по факсу в Зарайск новому настоятелю Димитрию. На паперти его ждал водитель автобуса, который возил их с Колей Шелестом в Зарайск. Он раньше жил в Чите и там по пьянке на своей молоковозке в щепки разнёс киоск союзпечати. Требовалось срочно смыться из города. Порядки в Чите были строгие и года три он запросто мог провести за колючей проволокой на зоне. В Воркутинском исправительно – трудовом учреждении.

– Добрый день – Сказал Виктор. – Решили исповедоваться?

– Да, решил.– Водитель пожал Сухареву руку.– Примите исповедь? Грехов много у меня. Не только потому, что киоск раскрошил в пьяном виде я исповедоваться хочу. Киоск – это просто случай. Я и сам не понял как в него врезался. Ехал, правда, быстро. Но не в этом суть. Главная гадость во мне – то, что по – церковному называется прелюбодеяние и считается смертным грехом.

– Как Вас зовут? Мы за длинную поездку так и не познакомились.– Виктор обнял шофера за плечо и повёл его в церковь.

– Василий Садовский я.– Он достал паспорт и показал Сухареву.

– Господу не нужна фамилия. Имя после крещения то же самое – Василий?

– Ну да…. Хорошее имя, чего менять – то?

– Вы блуд от прелюбодеяния отличаете? – Усмехнулся Сухарев.– А то ведь блуд – тоже смертный грех, хотя неверующие сейчас считают разврат нормальным развлечением. Вообще это разные немного вещи. Блуд – это просто половая распущенность. Можешь холостым быть и гулять без удержу с незамужними, замужними, с мужиками даже спариваться. И таких полно. Или, положим, онанизмом можно увлекаться. Всё – блуд. Грех смертный. А прелюбодеяние – это если ты жене изменяешь. Тут всё конкретно. Женился – соблюдай себя, не имей побочных связей, любовниц. Верность соблюдай…

– Мой грех – именно и только прелюбодеяние. А грех Господь снимет? Снимет, конечно. Если честно исповедуюсь. И что? Больше нельзя от жены бегать налево? А если снова потянет?

– Ну, тогда не исповедуйтесь. Идите домой. И грешите дальше пока дух Ваш в прах не истлеет и не превратитесь Вы в животное! В кролика, которому только дай… Хоть сто крольчих. Пока не упадёт полумёртвым – будет блудить – Обозлился Сухарев. Но тут же успокоился. Сколько такого народа он видел. Раздражали такие граждане Виктора. И грехи людям отпускались, но человек не менялся. И всегда жизнь их наказывала. Или Бог. Какая разница?

– А церковь сама что о блуде и прелюбодеянии думает? Это хуже гордыни или чревоугодия? Или всё одинаково?

– Святые отцы любой смертный грех, гордыню, зависть, жадность, а в том числе и блуд или прелюбодеяние называют тяжелой болезнью.– Виктор остановился и внимательно стал разглядывать Василия. Придуривается что ли? – Любой, знаете ли, Василий, смертный грех- смертный. То есть самый мерзкий. Он медленно умерщвляет сначала душу, потом и плоть. Как смертельно опасная телесная болезнь, перенесенная человеком, ослабляет физическое здоровье человека, так и смертный грех серьезно подрывает его духовное здоровье.

Смертный грех неизбежно травмирует душу и оставляет шрамы. Такому человеку даже после принесенного Богу покаяния и помилования очень трудно бывает строить новую духовную жизнь. Он мучительно чувствует внутреннюю немощь. По словам святителя Иоанна Златоуста: «В Новом Завете грех блуда получил новую тяжесть, потому что человеческие тела получили новое достоинство. Они сделались членами тела Христова и нарушитель чистоты наносит уже бесчестие Христу, расторгает единение с Ним. Любодей казнится смертью душевной, от него отступает Святой Дух». А душевная смерть страшнее. Потому, что тело ещё живёт, а душа скончалась. И жить просто куском мяса со ртом и ушами – позор. Это уже не Иоанн. Это я Вам говорю.

Идите к иконе Христа распятого. Я переоденусь, облачусь в платье иерея и приду. Десять минут.– Сухарев цокнул языком и пошел в ризницу. Цыбарев ушел уже. Было пусто, сумрачно. Через одно небольшое окно ризницы серый свет вползал мутными грязноватыми февральскими струйками, похожими на папиросный дымок, медленно вплывающий в форточку, а не наоборот.

Облачился отец Илия, почистил крест наперсный, пригладил епитрахиль и пришел к Садовскому.

– Готовы? Ни слова вранья. Только правду. Причём всю без утайки. Господь ведь и так всё про Вас знает. Соврёте, не доскажете и грех Вам он не отпустит. Не облегчит душу и совесть. А вам именно это надо.

– Хорошо.– Перекрестился Василий.– Я начинаю. Всё – как на духу.

(исповедь крещенного раба Божьего Василия семнадцатого февраля тысяча девятьсот шестьдесят шестого года от рождества Христова в церкви города Кызылдалы.)