Откуда приходят герои любимых книг. Литературное зазеркалье. Живые судьбы в книжном отражении

Подземная речка Неглинка вышла из стоков и затопила Трубную площадь, Цветной бульвар, все низкие места Москвы превратила в озера, а улицы в бурные реки. Движение в городе нарушилось. А ливень все продолжался и продолжался, и конца ему не предвиделось. Ключик смотрел в окно на сплошной водяной занавес ливня, на переулок, похожий на реку, покрытую белыми пузырями, освещавшимися молниями, которые вставали вдруг и дрожали среди аспидных туч, как голые березы.

Гром обрушивал на крыши обвалы булыжника. Преждевременно наступила ночь. Надежды на прибытие редактора с каждым часом убывали, рушились, и ключик время от времени восклицал:

— Так и следовало ожидать! Я же вам говорил, что у меня сложные взаимоотношения с природой. Природа меня не любит. Видите, что она со мной сделала? Она мобилизовала все небесные силы для того, чтобы редактор не приехал. Она построила между моим романом и редактором журнала стену потопа!

Ключика вообще иногда охватывала мания преследования. Бывали случаи, когда он подозревал городской транспорт. Он уверял, что трамваи его не любят: нужный номер никогда не приходит <…>.

Теперь же на город обрушился потоп, и ключик был уверен, что какие-то высшие силы природы сводят с ним счеты.

Он покорно стоял у окна и смотрел на текущую реку переулка.

Уже почти совсем смеркалось. Ливень продолжался с прежней силой, и конца ему не предвиделось.

И вдруг из-за угла в переулок въехала открытая машина, которая, раскидывая по сторонам волны, как моторная лодка, не подъехала, а скорее подплыла к нашему дому. В машине сидел в блестящем дождевом плаще с капюшоном главный редактор.

В этот вечер ключик был посрамлен как пророк-провидец, но зато родился как знаменитый писатель.

Преодолев страх, он раскрыл свою рукопись и произнес первую фразу своей повести:

„Он поет по утрам в клозете“.

Хорошенькое начало!

Против всяких ожиданий именно эта криминальная фраза привела редактора в восторг. Он даже взвизгнул от удовольствия. А все дальнейшее пошло уже как по маслу. Почуяв успех, ключик читал с подъемом, уверенно, в наиболее удачных местах пуская в ход свой патетический польский акцент с некоторой победоносной шепелявостью.

Никогда еще не был он так обаятелен.

Отбрасывая в сторону прочитанные листы жестом гения, он оглядывал слушателей и делал короткие паузы.

Чтение длилось до рассвета, и никто не проронил ни слова до самого конца.

Правда, один из слушателей, попавший на чтение совершенно случайно и застрявший ввиду потопа, милый молодой человек, некий Стасик, не имевший решительно никакого отношения к искусству, примерно на середине повести заснул и даже все время слегка похрапывал, но это нисколько не отразилось на успехе.

Главный редактор был в таком восторге, что вцепился в рукопись и ни за что не хотел ее отдать, хотя ключик и умолял оставить ее хотя бы на два дня, чтобы кое-где пошлифовать стиль. Редактор был неумолим и при свете утренней зари, так прозрачно и нежно разгоравшейся на расчистившемся небе, умчался на своей машине, прижимая к груди драгоценную рукопись».

Раскольников в Первой мировой не участвовал, чтобы избежать призыва — слушатель отдельных гардемаринских классов, которые закончил в феврале 1917 г. После Февральской революции стал заместителем председателя Кронштадтского совета. После июльского кризиса арестован, посажен в «Кресты», освобожден 13 октября 1917 г.

С 1921 г. исполнял обязанности полномочного представителя РСФСР в Афганистане. В 1930–1933 гг. — полпред СССР в Эстонии, в 1933–1934 гг. — полпред в Дании. С сентября 1934 по апрель 1938 г. — полпред СССР в Болгарии. Однако в 1938 г. спешно отозван в СССР с женой, но во время пересадки в Берлине узнал из газеты о своем смещении с должности, после чего понял, что вызывают его исключительно для того, чтобы обвинить в чем-либо, арестовать или расстрелять. Поэтому Раскольников забрал свою семью и отправился с ними в Париж, откуда написал И.В. Сталину и М.М. Литвинову, прося оставить ему советское гражданство и объясняя «временную задержку» за границей различными формальными причинами. Понятно, что ничего он не получил, и в том же году был вынужден опубликовать в парижской русской эмигрантской газете «Последние новости» протестное письмо «Как меня сделали „врагом народа“».

17 июля 1939 г. состоялся суд, на котором постановлено «Об объявлении вне закона должностных лиц — граждан СССР за границей, перебежавших в лагерь врагов рабочего класса и крестьянства и отказывающихся вернуться в СССР». Согласно этому документу, любого из опубликованного списка ждал расстрел через 24 часа после удостоверения его личности. В тот же день Раскольников завершил написание «Открытого письма Сталину», в котором говорилось о репрессивной сталинской политике, оно увидело свет уже после смерти Раскольникова.