Откуда ты, Жан?

Через открытую ставню узкой полосой врезаются в комнату лучи солнца. Сколько частичек пыли медленно кружится в этой полосе! Откуда её столько? Летают светлые точки роем, и ни до кого им дела нет. Умерев, человек, наверно, тоже превращается в такую пыль. Становится никому ненужным. Его забывают. Нигмата тоже забудут. Кроме родной матери, кто его вспомнит? А ведь некоторых никогда не забывают. Чапаева, Лазо, Котовского, Вахитова… — кто их забудет? Они ведь погибли не бессмысленно…

— Ты ещё не встал? — удивился Николай, просунув голову и плечо в приоткрытую дверь.

Ваня встрепенулся:

— Нет… В десятом часу проснулся.

Николай вошёл в комнату и, положив на стол свёртки, начал умываться.

— Нигмата, значит, не провожал… Говорят, что его матери очень плохо.

— Любила сына.

— Вчера в это время ещё был жив, а сегодня вот уже лежит в могиле…

— Мать же говорит: судьбу не перейдёшь.

Николай, вытирая шею полотенцем, вышел на середину комнаты:

— Раньше я так же думал. Но гибель отца, наше сиротство…

Сбросив одеяло, Ваня сел.

— Ну, ну, говори.

Николай улыбнулся.

— Не торопись. Обо всём поговорим.

Он переоделся и причесал перед зеркальцем волосы.

— Ты уже вырос и мне с тобой теперь можно говорить, как с равным. Если я молчал раньше, не подумай, что брат, мол, у тебя дундук. Мне хорошо известно, как в трампарке дело у вас не выгорело. Сами виноваты.

Николай потянул с полки поясной ремень, загремев бляхой. «Не думает ли он пороть меня ремнём?» — подумал Ваня, решив ничего не рассказывать о том, что с ним случилось после трампарка.

— Прежде всего расскажи мне про это письмо.

— Какое? — не понял Ваня.

— Прочти вот, — Николай передал ему сложенный вдвое тетрадный лист и вышел из дома раскрыть оконные ставни.

Увидев корявые буквы на бумаге, Ваня похолодел: письмо было написано рукой недавно приходившего сюда Гумера Вафина. «Чернявый Мишка сделал карточки, — писал Гумер. — Очень здорово получилось: и чоканье стаканов и поедание мяса. Что прикажешь с ними делать? Заячья губа сказал: мы не любим говорить по два раза. Как «наградили» Н., так же оденем деревянный бушлат и на другого. В следующее воскресенье ждём тебя на том же месте».

— О каких это карточках идёт разговор? — поинтересовался Николай.

— Да чего там… Чепуха.

— Нет уж. Давай, рассказывай! Снимались?

— Да… На выпускном вечере.

— Но разве там пили водку?

— Немножко.

— Понятно…

«Что ж это? — удивился Ваня. — Ум требует, чтобы я сейчас же рассказал обо всём, как было, а язык говорит совсем другое».

— Хорошо, пусть выпили. Но почему ты обязан пойти на то же место?

— Играть.

— А если не пойдёшь? Бушлат наденут? И что это за игра?

— Не только игра… Честное слово, не только игра… Запугать пытаются… Им неизвестно, как и от чего Нигмат умер.

— Вот оно в чём дело! — сказал Николай. — Давай договоримся так. Я тебя не пугаю, но и не хочу, братишка, чтобы на тебя деревянный бушлат надели — положили в гроб. До воскресенья подумай. Будем вдвоём решать. А письмо дай сюда…

Чувствовалось, что Николай теперь по-настоящему займётся Ваней: пора, дескать, уже не маленький.

Харис допрашивает

Пелагея Андреевна сама присматривала за козой. Та проворно щипала траву и, должно быть, скучая в одиночестве, норовила сбежать на Казанку. Но верёвка была прочная. Хозяйка дёргала за другой конец, и тогда на поясе у неё позванивали привязанные ключи.

— Подойди-ка сюда, голубок, — обрадовалась Пелагея Андреевна, увидев проходившего Ваню. — Каждый вечер зову, а тебя всё нет и нет.

Ваня подошёл к ней молча и замер, ожидая, что скажет ему старуха. В другое время не стоял бы он так, опустив глаза. Косой Гумер, тот нашкодит и всё равно может смотреть в глаза прямо. Но Ваня, чувствуя себя виноватым, краснеет, роет носком землю и пальцами крутит пуговицу на рубахе.

— Ну, слава богу, поднялся. Вчера Николай говорил, что болеешь. Молока ему передала — от Машки, целебное…

Коза, услышав своё имя, подошла к хозяйке и, настойчиво протянув: «ме-е-е», ждала чего-нибудь вкусного. Ключи, висевшие на поясе Пелагеи Андреевны, опять забренчали. А вот он и тот ключ от сундука со звоном…

— Спасибо вам, Пелагея Андреевна.

— На здоровье, сынок, — сказала старуха ласковым голосом, и Ваня ещё больше покраснел. — Сегодня, может, придёшь ко мне в помощники?

— А Харис?

— И его позовём. Только не запаздывайте.

— Ладно, Пелагея Андреевна…

Харис неохотно согласился ночевать у соседки. Он как-то похудел, осунулся. Глаза его стали печальными.

— Что случилось? — встревожился Ваня.

— Со мной? Ничего. А ты где пропадал, Жан?

— Дома лежал. Больной.

Харис посмотрел на кудрявые облака, плывущие в небе, и тяжело вздохнул.

— Нигмата жалко.

— Мне тоже.

Они вышли на теневую сторону и сели на завалинке дома.

— Нигмат был пьяный, — сообщил Харис.

— Да, я знаю.

— На пути ему кто-то встретился. Говорят, если бы не крикнул ему…

— Кто его знает… — Ваня почувствовал, что начинает краснеть.

— И кто этот человек, что встретился в дороге?

— Не знаю.

Харис внимательно посмотрел на друга.

— Знаешь, ведь он зачем-то искал тебя. И бегал за тобой на Казанку. Ты знаешь? Скажи правду.

— Какую?!