— И не думаю! У этих слов крайне негативный оттенок, и они считаются расистскими.
Клемент качает головой и что-то бормочет себе под нос.
Молясь, чтобы впредь он держал расистские комментарии при себе, выхватываю из лотка билеты и направляюсь к центральному входу. Клемент плетется следом.
Внутри мы под аккомпанемент поскрипывания обуви по начищенному полу пересекаем вестибюль и подходим к платформе.
— Вот, это ваш, — вручаю я спутнику билет.
Сую свой в турникет, и створки раздвигаются, выпуская меня на платформу Шагов через десять оборачиваюсь, ожидая увидеть Клемента за спиной. Но нет, этот несносный тип все еще топчется перед турникетом.
— Ну что там такое? — кричу я.
Он переводит недоуменный взгляд с турникета на билет.
— И что мне с этим делать?
Ничего не попишешь, приходится возвращаться. Указываю на щель в автомате и наставляю:
— Суньте билет сюда, а когда он вылезет сверху, заберите. Створки откроются автоматически.
Клемент послушно выполняет первую часть моих инструкций, и автомат выхватывает у него билет.
— Охренеть! — взвизгивает он и отдергивает руку, словно ошпарившись.
— Билет! Хватайте билет! — воплю я.
Он хватает билет и протискивается в проход, когда створки уже закрываются. С замысловатыми телодвижениями и цветистыми эпитетами он, наконец, проходит на платформу.
Стайка подростков пихает друг друга локтями и хихикает над его эскападами. Честно говоря, и правда смешно.
Несмотря на перенесенное унижение, Клемент не пострадал.
— Никогда не думал, что скажу это, но мне больше нравился «Бритиш рейл», — ворчит он.
Не знаю, смеяться мне или броситься на рельсы.
Во избежание очередного прилюдного позора увожу золотоискателя в самый конец платформы, подальше от остальных пассажиров.
— Повезло с расписанием. Наш поезд через три минуты.
Клемент кивает и выуживает из кармана безрукавки сигарету.
— Здесь нельзя курить.
— Кто сказал?
— Такой закон. Курение во всех общественных зданиях запрещено.
— Так мы же снаружи.
— Клемент, не я издаю законы. Курить здесь нельзя.
— Да что, черт побери, произошло в мире? — возмущается он, убирая сигареты.
Поезд мы ждем молча. То ли Клемент дуется, то ли он угрюм по умолчанию, но в любом случае я рада, что поток вопросов иссяк.
Наконец показывается грохочущий поезд и с пронзительным скрежетом останавливается у платформы.
Я направляюсь к пустому последнему вагону. Когда двери с шипением открываются, Клемент возникает рядом.
— Класс! — восхищается он.
Проигнорировав его замечание, захожу внутрь и занимаю место возле окошка. Клемент плюхается напротив и вытягивает ножищи в проход.
— Думаю, вагона для курящих здесь тоже нет?
— Правильно думаете.
Я бросаю взгляд на часы. До прибытия на вокзал Ватерлоо пятьдесят минут. Почему меня не оставляет ощущение, что это будут самые длинные пятьдесят минут в моей жизни?
Двери с шипением закрываются, вновь приводя Клемента в восторг.
Затем воцаряется уютная тишина. Через шесть минут, однако, мое блаженство грубейшим образом прерывается.
— Ну и как вы их называете? — вопрошает Клемент.
— Кого их?
— Ну этих… которые не белые.
— Хм, правильный термин, по-моему, «представители цветных рас».
— Не вижу особой разницы.
— Второе слово еще можно использовать, но вот первое — ни в коем случае.
Уставившись в окно, Клемент задумчиво поглаживает усы.
— Я не расист, — заявляет наконец он.
— Я этого и не говорила, Клемент. Но вот те слова расистские.
— Разве? — отзывается он, по-прежнему не отрывая взгляда от окна.
— Да. Вне всякого сомнения.
— Это не тот расизм, что я знавал.
— Что вы имеете в виду?
Клемент наконец-то поворачивается ко мне.
— Был у меня один знакомый черный, Феликс Томблин. Славный парень.
Он ожидает моей реакции на слово «черный» и, поскольку таковой не следует, продолжает:
— Еще в начале шестидесятых он вместе с семьей перебрался в Англию с Ямайки. Многие из той части света искали у нас работу — да и жизнь получше, коли на то пошло. У Феликса были родители и младшая сестра, Лорна. Жили они в паршивом таунхаусе, через несколько улиц от моей любимой пивнушки — там-то я с ним и познакомился. В те времена район наш был той еще дырой. Черт его знает, чего им приспичило там поселиться, хотя они и казались вполне довольными. Симпатичные люди.
Опасаясь, что Клемент собирается попотчевать меня очередной байкой с болторезом, я пытаюсь изобразить отсутствие интереса. Он даже не замечает.
— Вот только местные совсем не обрадовались, что Феликс с семьей поселились в белом районе. Их оплевывали на улице, совали собачье дерьмо в почтовый ящик, и они со счету сбились, сколько раз бедная Лорна приходила из школы в синяках и ссадинах. И в конце концов Феликс начал заниматься боксом, чтобы защитить свою семью. Несколько лет его только и пинали, но в конце концов кое-кому досталось.
Я искренне потрясена.
— Это ужасно.
— Нет. Это расизм. Ненависть к другому человеку только потому, что у него кожа другого цвета. Лично для меня что изводившие Томблинов скоты, что педофилы — одного поля ягоды.
Клемент подтягивает к себе ноги и наклоняется ко мне.
— Видишь, пупсик, я вовсе не расист.