Отличник

– Ну, вот ты же другой. У тебя всегда находится время. Почему они не такие? Почему так по-скотски со мной поступают? Ведь все они с руки моей ели, я был властелином их душ и их дум. Все больше я убеждаюсь в том, что сколько ни делай добра, все одно – только злом ответят. А от того, кто злом не ответит, все одно благодарности не жди, не дождешься.

– Что же это за добро, которое ждет благодарности? Это не добро. Доброе дело само себя хвалит. Ты его сделал, получил удовольствие. И не следует припоминать им прошлое. С руки, говоришь, ели? Да, помню то время. Значит, было им что с руки твоей есть, а тебе было чем накормить. Ты тогда был другим. Был ладно скроен, крепко сшит. Знал, что белое, что черное, обо всем мог разумно судить. В Бога веровал, а сейчас только злишься, да жалуешься.

– Я не жалуюсь, я сетую. Хочется общения, а они все прячутся, как крысы по углам.

– Ты себя найди, обрети себя. Все к тебе вернутся. Будет полон дом друзей, телефон станет звонить, не переставая.

– Легко сказать «обрети себя», я же не помню, где себя потерял.

– Поищи. В себе покопайся. Себя побрани, а не друзей своих. Глядишь, и вспомнишь, где потерял.

– Да, если совсем будет худо, поеду добровольцем, помощником к реставраторам. Знаешь, есть такие. Ездят в свое свободное время, за свои деньги, мусор разгребать на черновые работы. Обычно в восстанавливаемые монастыри. Сейчас все это для меня смешно. Но когда дойду до края, наверное, раскроется какой-нибудь глубинный смысл всех этих акций: «Пострадать», «Последние станут первыми», либо еще что-нибудь подобное. А там, глядишь, и насовсем в монастырь устроюсь. В послушника оденусь и от мирян сокроюсь. Да, кстати, пока я на воле. Как ты отнесешься к тому, если тебя назначат главным редактором одного толстого журнала? Конечно, не литературного. Он будет выходить раз в месяц и от тебя потребуется всего-навсего одна колонка вначале, а там все будут фотографии. Все пристойно, никакого безобразия. Ты не переживай, по условиям контракта за тебя эту колонку будут писать совсем другие люди.

– То есть фактически, фиктивная должность?

– С приличной зарплатой и уймой свободного времени. Думаю о тебе.

– Спасибо, Леонид, я это ценю. Ты о себе хорошенько задумайся.

Тарас сел в машину и они с мужем Любы Устименко поехали в Москву, а Леонид, расстроенный, вернулся в дом. Под горячую руку ему попался сосед, некогда знаменитый, заслуженный кинорежиссер.

– Я мог бы снять сейчас такой фильм, мог бы вышибить такую слезу у зрителя, – говорил кинодеятель.

– Так что же не вышибаешь? – крикнул Леонид. – Все ходишь кругами, мочу во рту кипятишь, а дело не делаешь. Болтун! Надоели!

За столом говорить было не о чем, тосты произносить никто не хотел, а напиться хотели. Поэтому придумали пить играючи. Запели песню: «Тот, кто родился в сентябре, вставай, вставай, вставай, и за него мы все, мы все… Выпивай, выпивай, выпивай». Может, в порядке или в словах песенки я что-то и напутал, но смысл передал точно. А цель подобного тоста такова – чтобы, не мудрствуя лукаво, за короткий отрезок времени пропустить в себя наибольшее количество водки.

После того, как напились, снова потянулись на футбольное поле. Хотели просто «постучать по воротам». Сыграть в «сотню». Но там, на площадке, нас поджидал уже Васька со своими новыми, как стекло, трезвыми, молодыми сотрудниками. Он потребовал матч реванш. Снимал все на видеокамеру и, конечно, нас, пьяных, им не составило большого труда обыграть. Василий Васильевич просто сиял, как солнце в зените, был очень доволен результатом второго матча и стал разговаривать со мной так. как будто и не было утренней прохладной встречи.

– Димка, а ты, вроде получше играл. Что-то сдавать стал. Приезжай почаще, вспомним молодость.

Как стемнело, у дома развели огромный костер, играла музыка, жарили в мангалах шашлыки, кто-то прыгал через огонь. Леонид подошел ко мне с шампурами.

– Дмитриевич, живи у меня. Комнат много. Или лучше, давай тебе построим собственный дом, рядом с моим. У меня есть приятель, замечательный архитектор. Дом заделаем с гаражом, с бассейном. Денег на счет тебе положу столько, что хватит тебе и детям твоим. Мне их все одно, за сто лет не истратить.

– Спасибо, Лень, но все это не мое. Не смогу я здесь жить, не обижайся.

– Я очень виноват перед тобой, и за свой постыдный поступок хочу попросить у тебя прощения.

– Это за какой?

– Ты прав. Действительно, их было немало.

– Нет, дело не в этом. Я просто не смогу жить в этой среде. Погибну.