Отличник

– Вот и я погибаю, а отказаться от всего этого не могу. Но я откажусь, я найду в себе силы. Все деньги отдам церкви, и возрождение произойдет. Сброшу с души своей этот золотой панцирь и вздохну легко. Я, как в той сказке, более всего тоскую по своему смеху. Как же я легко, заразительно, весело мог смеяться. Сейчас даже не улыбаюсь. Богатство – это проклятие, наказание господне. Деньги стеной отделяют человека от всех искренних его, от себя самого. В каждом видишь врага, то явного, то тайного. Отдаляешься от друзей, от народа, начинаешь презирать всех. Никому не пожелаю быть богатым. Денег много, а настроения нет никакого. Напиться бы да проблеваться.

– Попробуй.

– Пробовал. Не получается. Хотел быть белоснежным тихоокеанским лайнером, бороздящим лазурную гладь теплых морей, а стал гнилой щепкой, носящейся по прихоти сточных вод из одной канализационной канавы в другую. Кота моего, Зорро, помнишь? Подох бедолага. Я положил его в коробку из-под обуви и похоронил на Тверском бульваре, под каменной лошадкой.

– Где же там каменная лошадка? Ты путаешь, там из каменных один Тимирязев.

– Да маленький конек стоит на газоне, человеку по пояс. С постаментом. Я его на бок завалил, зарыл кота в могилу и вернул конька на прежнее место. Каменная лошадка будет вроде как памятник моему коту. Теперь мимо будешь проходить, вспомнишь. Хорек этот Робин, на днях играл с ним в солдатики. Думал, водкой его сломать, куда там, прошел хороший практикум, гусь наш лапчатый. «Я, – говорит, – буду Веллингтоном», ну я, как водится, Наполеон. Это было мое Ватерлоо. Как же этот англицкий гусь радовался! Позвонил всем своим «доберманам», рассказал, письма разослал по всему миру. Они, как малые дети, эти американцы и англичане.

– Да, он веселый, Робин. Из книг читаешь что-нибудь?

– Представь себе, увлекся маркизом де Садом. Ну, ты мои фильмы видел. Знаешь, что Бландина удумала? Предложила заманить Гарбылева в чащу и там его зарезать. Я ее насилу отговорил. Сумасшедшая. Говорит, никто его не хватится, а мы повеселимся. Знаешь, почему я ушел из ГИТИСа, перевелся во ВГИК? Не из-за того, что мне кино снимать хотелось, а из-за того, что мастером был Скорый. Я ничего не хочу сказать плохого, человек он одаренный, талантливый, но сука сукой. А чему можно у суки научиться? Только тому, как сукой стать.

– Что ты под этим разумеешь?

– Ну, эдакое свойство, способность. Когда в считанные секунды, прямо на глазах твоих набожность в человеке сменяется богохульством, щедрость скаредностью, искренность ложью, доброжелательность завистью. Вот тебе пример из последнего. Написал Семен Семеныч сыну рекомендательное письмо. Арунас поехал устраиваться в другой театр, а в это время Скорый звонит главрежу этого театра и говорит, чтобы тот гнал сына взашей. Каков? Арунас, когда узнал все это, чуть не повесился. Я со своим отцом переговорил. Мы его поставим директором ресторана, зарплату хорошую дадим, пусть парень успокоится. Ты как на это смотришь?

– Я на это не знаю, как смотреть. Я на костер смотрю.

– Да. От костра ночью глаз не оторвать. В детстве я страдал пироманией, мечтал: «Вот, вырасту и стану пожарником, буду поджигать дома, а затем их тушить». Я тогда был убежден, что это игра такая, что пожарные сами дома поджигают, чтобы привлечь к себе внимание и покататься с сиреной по городу на красной машине. Что-то я заболтался. Не надоел тебе?

– Нет. Очень интересно.

– Знаешь, какая мысль мне в голову пришла?

– Пойти в пожарные?

– Нет. Другая. Сделать так, чтобы и дом и все, что вокруг него есть, сгорело бы в жарком пламени. Одна беда, нет сил самому все это поджечь. Не бойся, тебя сделать это не попрошу. Другому передоверить такое дело не смогу. И, прежде всего, из зависти. Нет, серьезно, в детстве хватило бы духа, а сейчас только на чудо остается надеяться.

Леонид предлагал целый дом для меня выстроить, а спать уложил в какой-то узкой кладовке, в которой нечем было дышать.

То ли от обилия полученной информации, эмоций, с этим связанных, то ли от выпитого, то ли от страха, что Леня все же дом подожжет, мне не спалось. Я встал, оделся, и рассвет встречал, сидя на стуле у дома. Провожая меня, Леонид сказал:

– Я уже давно никого не люблю. Это факт, с которым следует смириться. Пресыщенная скотина, годная только для мясобойни – вот кто я. Я не хотел довольства, не хотел обжорства. Хотел всю свою жизнь провести в голоде и в поиске. Не моя вина, что не вышло. Что теперь поделаешь? Не пускать же себе пулю в лоб? Давай, дерзай, Димон. Все мы предали высокое искусство, одна надежда на тебя осталась. Впрочем, режиссеров не должно быть много. Знаешь, отчего Толя злится? Оттого, что и продаться, как следует, не может и творец из него никакой, стоит на распутье. Ну, а мне, для того, чтобы нормально жить, нужен миллиард.

Я добродушно засмеялся и спросил:

– Зачем он тебе?

– Нужен, – убежденно подтвердил свое желание Леонид, ничего не объясняя.

На том тогда мы и расстались.

Глава 34 Оплеуха

1