Отличник

Я забегал, засуетился, положил Леониду на переносицу лед, завернутый в вафельное полотенце. Другим полотенцем стирал кровь со стола, с пола. Яичница с кровью получилась, так и не ели ее. Но в душе была какая-то радость. Не за то, что Леонида ударили, а за то, что ему сказали «нет». Мысли были даже о том, что теперь в нем начнется процесс возрождения. Вон куда меня занесло.

Леонид, между тем, очень долго не мог прийти в себя. Сидел, скукожившись, насупившись, как старый дед на приеме у зубного врача. Уже и кровь из носа не шла, и чай остывший выпил, а все еще находился под сильнейшим воздействием от случившегося.

– Ну, что с тобой? – утешал его я. – Знаешь, только не сердись. Мне кажется, что если бы ты в жизни получал больше оплеух, то стал бы самым великим человеком на земле.

– А так, – как бы продолжая мою мысль, сказал Леонид, – я превратился в вонючее животное с исключительно скотскими, низменными потребностями. Так?

– Нет. Пока не превратился, но все тенденции к тому.

– И на том спасибо. В молодости, говорят, надо жить так, чтобы было о чем вспомнить в старости. Спасибо, Дима, за гостеприимство. Модестовича не буди, пусть спит. Проводи меня, если можешь.

Разговор у нас по дороге зашел о Тонечке. Леонид окончательно пришел в себя, даже стал подсмеиваться надо мной, над тем, что я играю роль няньки.

– Если бы я себе завел такую воспитанницу, – говорил он, – то не иначе, как для того, чтобы вырастить и воспитать ее на свой вкус.

– Что-то я не понимаю тебя.

– А чего тут понимать. Вырастил бы послушную, во всем мне обязанную жену.

– Жену? – удивился я.

– Или любовницу, – поправился он, так и не поняв до конца смысла моего удивления. – А иначе я себе и не представляю отношений между мужчиной и женщиной.

– Она же не женщина, ребенок.

– Все равно. Ты должен всегда преследовать свой интерес. В каждом поступке должен быть смысл. Здесь, в твоем случае, не ясно ничего. Если бы я тебя меньше знал, то счел бы просто за идиота, но ты, конечно, не идиот, то есть я хотел сказать, что ты не просто идиот, а идиот с сердцем. Чем мне, собственно, и симпатичен, ибо сам я слишком умен и слишком бессердечен. Не обижайся на «идиота», пойми, не могу же я смотреть на мир твоими глазами.

2

На следующий день ко мне в институте подошел Азаруев и сказал, что Леонид его уполномочил получить с меня должок. В руках у Азаруева была длинная «портянка», а в ней, точно, как в бухгалтерской книге, все до единой копейки, потраченное на меня с момента нашего знакомства. О такой тайной бухгалтерии я даже и помыслить не мог. Леонид, в свой образ добавлял все новые и новые краски. Денежная сумма, за все эти годы скопилась, между прочим, не шуточная, но расстроила меня не она; ясно было, что у меня таких денег нет, отдавать мне нечем, а Леонид в деньгах не нуждался. Расстроил меня сам факт, то есть наличие этой бухучетности, просьба вернуть истраченное. Стало стыдно за Леонида. И надо же такому случиться, что вслед за Азаруевым ко мне подошел Тарас, который заехал в институт просто повидаться и в буфете мне рассказал одну занимательную историю.

Оказывается, еще до того, как ему начали давать деньги, он купил лотерейный билет и выиграл достаточную сумму. Достаточную для того, чтобы жить безбедно и писать. Но он не пошел получать эти деньги.

– Понимаешь, – объяснял он, – мне кошмары не снятся уже лет десять, а тут, как только купил билет, вдруг приснился. Да такой, что я всю ночь метался, кричал, понимал, что сплю, изо всех сил пытался проснуться и не мог. А как проснулся, уже знал, что выиграю, как знал и то, что эти деньги получать не пойду. Когда внимательно живешь, то очень хорошо знаешь, что можно, что нельзя, что позволено, а что противопоказано. Если предупреждают, а ты не слушаешься, значит, быть беде. Так что я всегда слушаюсь.

Я узнал судьбу этого билета, оказалось, что он цел и в силе, тогда я поделился с Тарасом своей печалью. Он с легкостью согласился мне билет отдать. Я потом долго размышлял о том, как много чудесного в нашей жизни и как заметно нами двигают неведомые нам силы. А мы все кричим на перекрестках, желаем заявить своеволие и мним себя, немощных, чуть ли не пупами земными.