Отложенное детство

Но когда все разошлись отдыхать, они с бабушкой, прикрутив фитиль в лампе, встали по обе стороны окна и, повернувшись друг к другу, стали негромко разговаривать.

Я ещё в Орле заметила, что в конце дня они любили поговорить, и почему-то всегда стоя у окна.

Сейчас дедушка спросил:

– Ну что, мать, трудный денёк выдался сегодня?

Бабушка промолчала и вдруг сама задала вопрос:

– А как же вам Тимофей Филиппович помог?

– Да он у нас такой человек, через любые двери пройдёт.

– Отец, мне показалось, или на улице командовал солдатами тот самый офицер, который вас утром арестовывал? – продолжала допрашивать его бабушка.

– Он это, он, – согласился дедушка. – Неплохой парень оказался, – и, не дожидаясь, пока бабушка станет возмущаться, рассказал, что там, в комендатуре, получили письмо без подписи, а в письме подробно было изложено, что в то время как весь наш народ, наша армия сражается с фашистом, едет тут буржуй на трёх машинах, спасает свою семью и своё барахлишко.

– Ну и дальше там всякие измышления… Вот и воспылал офицер праведным гневом.

– Да кто же мог написать такое? – возмутилась бабушка.

– Никогда не догадаешься, – вздохнул дед. – Я сегодня и отдал ему его пачкотню. Пусть подумает.

– Господи, воля твоя! – ахнула бабушка. – Неужели Григорий Авдеевич?

– Он же всё время меня просил сделать ему бронь. Хотел к семье на Урал уехать. А я ведь ему говорил, что нет у меня такой возможности, да и власти такой тоже нет. Видно, не поверил…

– Бог ему судья, – тихо сказала бабушка. – А лет-то ему сколько?

Дедушка вздохнул.

– Призывные у него пока лета – вот и всё.

Он обнял бабушку за плечи, и они ушли отдыхать.

Дорога на Задонск. Вторые сутки

Утром нас разбудили ещё затемно. Павлик расплакался и никак не переставал капризничать. Тётя Капа сказала, что у него горячий лоб.

Погрузились мы быстро. Теперь первую машину будет вести Митя, а в кабине рядом с ним поедет дедушка. Нашу машину, как всегда, поведёт Фёдор Иванович, а рядом с ним будет сидеть Тимофей Филиппович, который, как я теперь узнала, может быть не только кочегаром.

В нашем кузове стало совсем тесно, ведь с нами поселилась и Варвара Игоревна. Сидели, прижавшись друг к другу. Как только машины поехали, Павлик замолчал – наверное, уснул.

Холодно, ветрено, ночью выпал снег. Всё вокруг стало ослепительно белым, и только после наших машин на дороге оставались следы – они тянулись за нами двумя чёрными полосами.

Иногда слышалось глухое грозное отдалённое уханье. Утром говорили, что где-то совсем близко идут бои.

Бабушка и Варвара Игоревна волновались, что взрывы стали гораздо слышнее. У всех было такое чувство, будто мы не удаляемся от фронта, а приближаемся к нему.

На очередной остановке, которая называлась технической, мы вылезали из своих норок, чтобы размять ноги. Водители заправляли машины дровами, а потом вместе с дедушкой озабоченно что-то искали на карте.

Дедушка говорил:

– Немцы рвутся к Москве. С каждым часом всё может поменяться. Непонятно только, почему здесь, на этой дороге, совсем нет никакого движения.

А дорога дальше пошла неровная – вверх-вниз. Заметно потеплело, пригревало утреннее солнце, оно растопило снег на дороге. Cтало грязно и скользко.

Машины снова остановились – чтобы надеть цепи на колёса. Работали торопливо, подгоняя друг друга. Совсем недалеко за холмами слышались взрывы, и был виден дым.

С цепями машины пошли быстрее. И тут перед нами вырос огромный холм, на котором густо росли берёзы. Надо было выбрать, какой дорогой ехать: одна шла понизу, вокруг холма, а другая извилисто взбиралась на холм.

– Внизу мы увязнем, – говорил водителям дедушка. – Поверху дорога должна быть посуше.

– Надо посмотреть, – предложил Митя.

Он побежал вверх по дороге и скоро скрылся в березняке. Когда он вернулся, я услышала:

– Да там сухо, ещё снег не растаял!

И мы поехали верхней дорогой.

Машины шли вверх, покачиваясь и переваливаясь с боку на бок. Дорога оказалась узкой, и кое-где берёзовые ветви хлестали по кабине и по брезенту, которым мы укрылись с головой.

Наконец выехали на поляну. Дорога пошла ровнее, но тут машины остановились. Впереди – пологая ложбина, в середине которой темнела подозрительно большая лужа, похоже – глубокая. Мужчины померили палками глубину – оказалось и в самом деле глубоко, взяли топоры и пошли рубить молодые берёзки.

Работали быстро, спешили, но мне показалось, что время разделилось: для нас, кто был в кузове, оно словно топталось на месте, а для всех, кто бегал вокруг машин, оно летело, катилось кубарем, но всем было страшно оттого, что мы безнадёжно застряли.

Наконец, забросав ветками лужу, решили: можно проехать.

Я нырнула под брезент, чтобы не видеть, как машина будет тонуть в этой луже. Павлик, который держался за меня обеими руками, нырнул следом за мной.

Ура – одна машина уже на той стороне. Теперь наша очередь.