Отлучение (Из жизни Александра Солженицына - Воспоминания жены)

К удивлению своему и к большой радости, я застала мужа за редактированием письма, которое он написал на имя секретаря ЦК М. А. Суслова. Он дал мне его прочесть, прибавив при этом, что все же это некоторая уступка с его стороны. Став лауреатом, он может говорить с правительством на равных. Но вот он первый обращается... Клонила его к такому решению вся запутанность его личной ситуации... Приведу окончательную редакцию этого письма Суслову от 14 октября 1970 года.

"Михаил Андреевич!

Пишу именно Вам, помня, что мы с Вами были познакомлены в декабре 1962 г., и Вы тогда отнеслись к моей работе с пониманием.

Прошу Вас рассмотреть лично и сообщить другим членам государственного руководства следующее мое предложение.

Я предлагаю пересмотреть ситуацию, созданную вокруг меня и моих произведений недобросовестными деятелями из Союза писателей, дававшими правительству неверную информацию.

Как Вам известно, мне присуждена Нобелевская премия по литературе. В течение 8 недель, оставшихся до ее вручения, государственное руководство имеет возможность энергично изменить литературную ситуацию со мной, и тогда процедура вручения будет происходить в обстановке несравненно более благоприятной, чем сложилась сейчас. По малости оставшегося времени ограничиваю свое предложение минимальными рамками:

1). В кратчайший срок напечатать (при моей личной корректуре) отдельной книгой, значительным тиражом и выпустить в свободную продажу повесть "Раковый корпус"... Запрет этой повести, одобренной московской секцией прозы, принятой "Новым миром", является ЧИСТЫМ НЕДОРАЗУМЕНИЕМ.

2). Снять все виды наказаний (исключение студентов из институтов и др.) с лиц, обвиненных в чтении и обсуждении моих книг. Снять запрет с библиотечного пользования еще уцелевшими экземплярами моих прежде напечатанных рассказов. Дать объявление о подготовке к печати сборника рассказов.

Если это будет принято и осуществлено, я могу передать Вам для опубликования мой новый, в этих днях кончаемый роман "АВГУСТ ЧЕТЫРНАДЦАТОГО". Эта книга и вовсе не может встретить цензурных затруднений: она представляет детальный военный разбор "самсоновской катастрофы" 1914 г., где самоотверженность и лучшие усилия русских солдат и офицеров были обессмыслены и погублены параличом царского военного командования. Запрет в нашей стране еще и этой книги вызвал бы всеобщее изумление.

Если потребуется личная встреча, беседа, обсуждение - я готов приехать.

Солженицын".

Помнится, что в это письмо Александр Исаевич еще подумывал ввести пункт о предоставлении ему квартиры в Москве... Это меня и вовсе обрадовало.

И вот мы вместе обедаем. Постепенно беседа соскользнула на личную тему. Навсегда врезались в память эти немногие слова, сказанные мне вдруг мужем:

- Я все больше и больше к ней привязываюсь. Неужели ты не можешь пожертвовать... для троих?..

Я ничего не ответила, но решение пришло мгновенно. Да, могу. Да, должна. Но вижу лишь один способ разрубить гордиев узел: уйти из его жизни, из их жизни, из жизни вообще...

Убрав со стола, помыв посуду, сказала, что пойду поиграть в "большой дом".

Александр Исаевич, вероятно, немного забеспокоился после сказанного им. Пошел, как позже выяснилось, за мною следом. Хотел меня перекрестить. Но, услышав, что я о чем-то деловом говорю по телефону, успокоился и ушел. А я в это время предупреждала Шуру, что не приду завтра утром к ней на свидание, как мы договорились...

Более двух часов играла я в музыкальном салоне Ростроповичей. Снова и снова я увлеченно играла первую часть 3-го концерта Бетховена. Мне нужна была именно музыка Бетховена: мужественная, сильная... С нею я и уйду... И, как тогда, в ночь с 5 на 6 сентября, - ни слезинки...

Когда пришла во флигель, Саня читал в постели. Сказала ему, что хочется немного прогуляться. Не возразил.

Взяв у себя в комнате конверт, бумагу и ручку, я вышла. Но не в парк, а... на станцию, где был почтовый ящик.

На подоконнике небольшого домика станции Ильинское стала писать той, которая душевно была мне в ту пору ближе всех:

"Сусанна Лазаревна!

Простите меня, грешную, ради Бога! Мне бы хотелось, чтобы письма Санины, начало моих мемуаров и все прочее попало в Ваши руки. Когда выйдете на пенсию - разберетесь, что куда отдать..."

И дальше пояснила, где находилось все это.

Я назначала Сусанну Лазаревну своей душеприказчицей.

Адрес на конверте написала по памяти. Письмо это будет долго блуждать, прежде чем попадет к своему адресату...

Вернувшись, зашла к мужу в последний раз сказать ему "спокойной ночи!", запечатлеть в себе его образ...

Он приподнялся, хорошо посмотрел на меня, пожелал спокойной ночи и перекрестил широким крестом...

Принесла из кухни в свою комнату чашку с водой. Подогреть не решилась: не вызвать бы подозрения! Мы на ночь никогда чая не пили. Лечь решила, не раздеваясь. Понимала, что меня будут пытаться вернуть к жизни, а так не будет лишних хлопот одевать, отвозя...

Уже в постели стала торопливо писать, подготовив три конверта на которых сделала надписи:

МОЕМУ МУЖУ

ВЕРОНИКЕ

ЗАВЕЩАНИЕ.