Отлучение (Из жизни Александра Солженицына - Воспоминания жены)

Ночь в Кунцевской больнице возле меня, непросыпавшейся, провела Вероня. На следующий день, 16-го, сначала была тоже она. А потом ее сменила другая сестра - Надя, вызванная телеграммой ("Нужна твоя помощь, позвони"). Она рассказывала мне потом, что я иногда раскрывала глаза, но всегда при этом плакала.

Когда я уже более осознанно открыла глаза, узнала Надюшу.

- Тебе не больно? - спросила она.

- Рука... - пожаловалась я.

Оказывается, ныло то место ладони, куда была вставлена игла, впускающая в меня глюкозу, жизнь...

Я снова заснула и проснулась лишь на следующее утро. Это было уже 17 октября. Около меня была Вероника.

Медсестра из ложечки накормила меня каким-то супом. Я послушно съела. Моя карта оказалась бита. Теперь мне ничего другого не оставалось, как подчиняться тем, кто меня спасал...

В то же утро Вероника перевезла меня из Кунцевской больницы в Москву, в 1-ю Градскую больницу. Положили меня в психотерапевтическое отделение, где работала Валерия Михайловна Радина, которую Вероника лично знала. Она никому не скажет, чья я жена.

В тот день со мной врач почти не говорила. Лекарств мне тоже не давали - все еще продолжал действовать мединал, состояние было полусонное, туповатое... Снова стали вливать глюкозу...

Даже если бы мне рассказали, вряд ли я в тот день могла бы реагировать на помещенную в "Комсомольской правде" корреспонденцию агентства печати "Новости" под названием "Где ищет писательский талант и славу Нобелевский комитет?" Ответ на этот вопрос дали корреспондентам АПН в секретариате Союза писателей, где "известие о присуждении Солженицыну Нобелевской премии расценивается как недостойная игра, затеянная отнюдь не в интересах развития подлинных ценностей и традиций литературы, а продиктованная спекулятивными политическими соображениями". Не сомневаюсь, что самого лауреата заметка эта мало смутила, хотя в ней было отпущено много хлестких слов, смахивающих на ругань как в адрес Нобелевского комитета, так и в адрес Солженицына.

Со следующего дня начались беседы с врачом, лекарства, посещения... Помню первый .приход ко мне Сусанны Лазаревны, наши общие с ней слезы и мольбу ее:

- Наталья Алексеевна, я вас прошу, раз даже сейчас, после того, что вы сделали, он не смягчился, - согласитесь на развод. Это - единственный путь, чтобы сохранить хоть что-то...

Этот лейтмотив звучал и в словах врача, и в уговорах Верони...

Валерия Михайловна высказывала Вероне свое удивление по поводу того, что у меня она не находит даже депрессии. Она понимала, что я совершенно сознательно пошла на самоубийство.

Я написала записку Сане, объясняющую ему, "почему я это сделала". Передала ее ему через Веронику в запечатанном конверте, но он не согласился ее взять. Он казнил меня за содеянное...

Тогда я не знала, что уже 18 октября приехала по вызову Вероники мама (я просила не тревожить ее!). Позже она записала в дневнике:

"18-го я выехала и ехала как на Голгофу. Меня встретила Вероня. На мой вопрос: "Что с Наташей?" - "Она в больнице - больна воспалением легких".

Я настолько была наивна, что поверила. Вероня меня тут же успокоила, что Наташе лучше - процесс закончился.

Я спросила о Сане, и вдруг мне почувствовалось какое-то напряжение со стороны Верони, какая-то недоговоренность. Я спросила: "У Сани будет ребенок?" - "Да", - послышался ответ. "Тетя Маруся, вы дойдете до скамейки?" Я обессилела, но... дошла. Вероятно, около часа мы просидели на перроне. Я не помню, о чем мы говорили. Только помню, что Вероня сказала, что вызвала меня по секрету от Наташи, что Наташа не хотела, чтобы я приезжала и приходила к ней в больницу. И она действительно сказала Наташе о моем приезде спустя несколько дней... В первый же вечер моего приезда мне сделалось нехорошо. Мне стало невероятно холодно, меня колотила дрожь; на меня навалили несколько одеял, пальто, но я не могла согреться. Так продолжалось около часа.

На другой день, когда Саня выразил желание меня видеть, Вероня сказала ему (так она мне передала): "Еще тетке этого не хватает!" Я сказала Вероне, что я его видеть не в состоянии - так и просила ему передать.

Вероня старательно готовила Наташе передачи. Когда я предлагала не раз ей деньги на это, она мне сказала, что деньги у нее есть - дал Саня. Как-то Вероня сказала, что та Наташа убеждала Саню, чтобы он думал больше о своей жене, что она сильнее - выдержит!..

А вообще Вероня все твердила: "Тетя Маруся, ведь Саня - писатель. Ведь они разные, совсем разные. Ведь Наташа не любит литературы, она лишь последнее время старалась приобщиться к литературе..."

Я ей говорила: "Что, Вероня, писателю море по колено???"

...Бедная моя мамочка! Слишком поздно для нее, в 80 лет, пришло все это. И не находилось нужных аргументов... Хотя бы один: что не тогда, когда жене перевалило за 50, когда отпраздновано 25-летие супружества, предъявлять своей жене счет, что она недостаточно литературно образованна. Ибо заявлять, что я не люблю литературы, было просто смешно! Примерно так же смешно, как уверять, что я не люблю его самого! А ведь придет время будут утверждать и это!..