ОТМА. Спасение Романовых

– Его Святейшество Далай-лама Тринадцатый зовет тебя.

– Раньше ты говорил мне «вы», – сказал я.

Я сел. Голова кружилась от голода.

– Когда? – спросил я.

– Сейчас. Или ты занят?

Ламам доступна ирония? Впрочем, он же из России.

– Так мы все-таки на «ты»?

– Я уже говорил тебе, что здесь не было Царя Николая Второго, а значит, я не служил у него толмачом и не знал тебя, и тем более мы с тобой не ходили в горы. Ты же читал газеты. Царя убили в России больше года назад.

– Угу… – сказал я. – Ну, пойдем.

Мы пошли в Драгоценный сад.

Однажды, проснувшись под деревом, я нашел стопку английских газет, придавленных камнем от ветра. Из них узнал, что Добровольческая армия на юге и колчаковцы в Сибири терпят поражение за поражением. Ленин и Троцкий у власти в Москве. Ни о каком разделе России не идет и речи. И в ту ночь с шестнадцатого на семнадцатое июля в Ипатьевском доме Государь и Семья были расстреляны. Никто их не спас. Я плакал, рвал эти газеты, но, конечно, это уже не было для меня новостью …

После Их ухода за радугу я сидел несколько часов на скале … И вдруг обнаружил себя на окраине Лхасы.

Я пошел в дом, где мы жили с Бреннером, но хозяйка меня не узнала. Ни Бреннера, ни наших вещей там не было. Тогда я пошел к Драгоценному саду, и не потому, что надеялся на возращение Государя и Царевен. Я уже понимал: этого не будет. Я должен был увидеть Далай-ламу …

Я жил под деревом. Дни проводил в созерцании снежных вершин над желтеющими верхушками деревьев, почти как Будда Гаутама. Снизошло ли на меня просветление? О! Во множестве! Я лежал и смотрел на врастающие в небо ветви. Там жили птицы, много разных птиц, и я жил в том небесном лесу и знал, что я птица …

Толмач снова вел меня к Далай-ламе, как когда-то давно и недавно.

Мы шли через сад мимо мест, щемяще знакомых: мимо поляны, где было поле для крокета, мимо той клумбы и той аллеи … Их никогда здесь не было, моих Царевен. И никогда не было у меня с ними того, что было. Я их не спас. Все слезы я давно выплакал и только смотрел вокруг сухими до рези глазами, будто кто-то бросил в них горсть песка.

Его Святейшество принял меня в беседке среди увядающих хризантем. Рядом монументально возвышался толстый страж с мечом на поясе. Обошлись без протокольных церемоний. Я даже не поклонился – не знаю почему. Обычно в таких случаях кто-то из свиты хватает невежду за шею и нагибает к земле, но ни страж, ни толмач этого не сделали.

Далай-лама сидел на лавке в обычном домашнем халате. Меня толмач посадил напротив на маленькой скамеечке перед низеньким столиком, на котором стояло большое блюдо риса и чайник чая. Запах риса кружил голову.

– Поешь, – сказал Далай-лама.

Я не притронулся к рису.

– Это вы сделали? – спросил я.

– Что?

Сегодня Святейший выглядел еще моложе, чем в первую нашу встречу.

– Куда вы их отправили?

– Царь сам решил. Я только рассказал ему, что мне было откровение. Они должны были вернуться.

– Куда?

Мне хотелось, чтобы он успокоил меня, – они там, где свет и простор. Но он сказал:

– Туда, откуда вы их забрали.

– А я? Почему я все еще здесь? Никого нет, а я здесь. Никто не помнит, а я помню.

– Мир знает только эту возможность. Видно, кому-то нужно, чтобы ты знал другую.

– Значит, я все-таки избранный?

Святейший не ответил.

– Меня вели, а я вел Их? И привел туда же … в тот же дом?

Далай-лама молча разглядывал меня, будто прошли годы с нашей последней встречи.

– Что мне делать? – спросил я.

– Напиши обо всем.

– Мне никто не поверит.

– Неважно. Напиши и никому не показывай.

– Какой же смысл?

Святейший промолчал. Ну да, глупый вопрос.

– Можешь жить в Замке на Пруду, пока не напишешь.

Он поднялся, я – тоже.

– Поешь, – и повернулся, чтобы уйти.

– Ваше Святейшество! Поговорите со мной!

– О чем?

– Обо всем, что случилось.

Наверно, это было дерзко, но Далай-лама просто кивнул.

– Приходи завтра. Но не жди простых ответов на прямые вопросы.

Он вышел. Охранник – за ним. Я посмотрел на толмача.

– Вас отведут в баню, дадут одежду и письменные принадлежности, – сказал толмач и ушел.

Я ничего не чувствовал, кроме голода, все другие чувства кончились. Ел, горстями заталкивая рис в рот, пока не опустошил все блюдо. Запивал зеленым чаем. Заснул тут же, на лавке, укрытый теплым ароматом сухих трав.

7 Ноября 1941 года Москва

Заметало Красную площадь и солдат в парадном строю. Нелетная погода пришлась кстати: немцы не могли испортить годовщину Октябрьской революции. Только что отзвучала речь Сталина, и у всех стоял комок в горле. Батальоны замерли в ожидании команды. Серое небо, белый снег и знамена, тяжелые, багровые, словно уже напитавшиеся будущей кровью. Войска прямо с парада уходили на фронт.

И старший лейтенант Кривошеин стоял во главе пехотной роты.