ОТМА. Спасение Романовых

Глядя на его аскетичный профиль, никто не мог бы предположить в нем такой откровенности. Но он сказал – «люблю».

– Я видел ее всего несколько раз издалека, – продолжил Бреннер. – Был в отпуске в Царском Селе. Она подъехала к госпиталю и вышла из автомобиля вместе с Государыней и Татьяной Николавной. Я просто проходил мимо и увидел ее …

Он помолчал.

– У меня было десять дней отпуска, и я каждый день приходил к ограде госпиталя в тот же утренний час, ждал. Видел Ольгу Николавну четыре раза.

Бреннер посмотрел на меня.

– А вы, мичман? Вы ведь видели их близко долгое время. Расскажите о них. – И он пояснил остальным: – Мичман служил юнгой на Императорской яхте «Штандарт».

– Ого! – улыбнулся Лиховский. – Так вы плавали под парусами с Принцессами.

Все с любопытством смотрели на меня.

– Нет. То есть – да, ходил на яхте, но не под парусом. «Штаднарт» – современный быстроходный корабль. Крейсерская яхта, лучшая в мире. Два котла общей мощностью двенадцать тысяч лошадиных сил. Длина корпуса сто тридцать два метра. Максимальный ход – двадцать два узла. Восемь орудий. Команда – триста семьдесят человек …

Они смотрели на меня и улыбались.

– Да вы о Царевнах расскажите, – прервал меня Лиховский добродушно.

– Можно сказать, я рос с ними … Шесть лет ходил на Царской яхте – почти все мое детство.

Новые приятели смотрели на меня как на сказочника.

– Ну что ж вы, мичман, расскажите что-нибудь, – сказал Каракоев.

Рассказывать не очень хотелось, но в то же время – они тут со своими историями, а я промолчу?

– В первый же день я подрался с Марией Николавной.

Это произвело впечатление.

– Мы столкнулись с ней в узком проходе, и никто не хотел уступить дорогу. Толкались, толкались … А тут отец ее мимо проходил, говорит: «Да дай ты ей как следует. Тоже мне – моряк». Ну, я толкнул Машу изо всей силы, она упала, но ничего, не заплакала. Мне было десять, а ей девять.

– То есть Государь сказал вам «толкни ее»? – уточнил Лиховский.

– Ну да. А однажды мы с Настей забрались в спасательную шлюпку. Знаете, они висят у борта, укрыты брезентовыми тентами. Мы забрались под тент. Лежали там на дне шлюпки вдвоем … Я держал ее за руку …

Мне стало неловко, и я замолчал, но глупое мальчишеское желание утереть нос всем, особенно Лиховскому, пересилило.

– Обнимались. Она положила мне голову на плечо …

– Ну, уж это вы сочиняете, мичман, – сказал Каракоев.

– Клянусь! Но это было детское. Мне было пятнадцать, а ей – двенадцать.

– Пятнадцать? Ну не такое уж детство, должен вам заметить, – усмехнулся Лиховский. – Значит, ваша Принцесса – Анастасия? Как странно – у каждого из нас своя избранница.

Меня это задело: с чего это он взялся решать, кто моя избранница.

– А с Татьяной мы ходили на веслах, высаживались на островах, – сказал я.

– Только вы и она?

– Только я и она. Государь и доктор Боткин ходили в это время на байдарке, а мы с Татьяной в шлюпке прошли на остров, разожгли костер. Сидели у огня часа два, пока Государь не стал махать нам рукой с другого берега …

– Государь махал вам рукой? – усомнился Каракоев.

– Да. У него есть руки. Мы вчетвером сошли на берег в шхерах – Государь, Татьяна, доктор Боткин и я …

Я помолчал, справляясь с голосом, который грозил выдать навернувшиеся слезы. Позабытая жизнь, позабытое, невозвратимое счастье.

– Они всегда держались вместе, сестры … Разные и в то же время неразделимые, – сказал я, пряча мокрые глаза. – Они даже письма и записки подписывали одним общим именем ОТМА – Ольга, Татьяна, Мария, Анастасия.

– Боже, боже … Спаси их и сохрани, – сказал Каракоев.

Меня будто ударило что-то. Мы сидели в грязном подвале на руинах Империи и мечтали о Принцессах, являвшихся нам в прошлом, когда они были свободны и счастливы и мы были свободны и счастливы. И вот Принцессы в рабстве, а их рыцари прячутся по подвалам …

– Убить… – сказал я.

Не помню сейчас, сказал я это вслух или только подумал. И что-то сдвинулось во мне и вокруг меня. Не было больше подвала – было поле темное, черное и костры. И черные люди жгли что-то и рубили топорами … Смрад горелого мяса душил, пламя костров кололо глаза, а внутри меня свивался упругий жгут, живая пружина из меня самого, и я чувствовал: когда она расправится, раскрутится в один миг – я взорвусь …

– Что с вами? – Бреннер тормошил меня за плечо.

Я увидел перед собой изумленные лица новых приятелей.

После они рассказывали, что я смотрел в одну точку и не двигался секунд пять.

– Ничего, – сказал я и был в самом деле очень спокоен, потому что все понял. – Убить … Я поеду в Тобольск и убью их всех, всех, кто держит в плену Государя … И освобожу Августейшую Семью …

– Я с вами, – сказал Лиховский без промедления.

– Это непросто, – сказал Бреннер.

– Убить просто, – сказал я.

– Убить просто – освободить сложнее, – сказал Бреннер. – Но я готов …

Все посмотрели на Каракоева. Он лишь кивнул.