Отмели космоса

Лнео тут же потерял к ней интерес и направился ко мне. Я не двигался и на всякий случай держал руки на виду, пока он приближался, стуча металлом об металл. Вот пришелец остановился на расстоянии метров трёх и молча уставился на меня.

– Заговори, – внезапно сказал Бубнов, когда пауза стала затягиваться, – он первым не начнёт.

– Приветствую.

Молчание.

– Ещё, – нетерпеливо сказал Бубнов.

– Не сомневаюсь, что вы раздосадованы случившимся с вашим грузом, – начал я, пытаясь подобрать нейтральную манеру речи, но получалась какая-то ерунда, – но всё это можно объяснить вмешательством противоборствующих сил.

Шарнир наклонил голову вбок. Он продолжал молчать. Я уже готов был продолжить нести белиберду, но тут пришелец заговорил:

«Нет, ты меня так не обманешь,
В твоих глазах я вижу трусость, страх.
И пусть наивность – дрянь,
Она – не прегрешенье.
Сегодня кары избежит твоя
Смешная простота».

Он подражал то ли человеческим поэтам, то ли актёрам театра. Мотив мне казался смутно знакомым, но в конечном итоге ускользал. Как и смысл сказанного.

– Наш корабль немного сломался, – сказал я, неуверенно обводя рукой обломки «Печального облака» и не представляя, что говорить дальше. Пришелец же заговорил вновь:

«Бахвальство, наглость, ложь, обман… и спорная победа.
Так нас встречают люди. Но зачем
Они цепляются так за мирки свои, не мы ли
Предвосхищаем их во всём?
Во всём великом и ничтожно малом?
Вы – лишь ступень, что, впрочем,
Ступенью быть не хочет».

Я не знал, что ответить на этот поток мыслей чужого во всех смыслах существа. Оно же, опять взяв короткую паузу, продолжало:

«Таких как ты, как он и как она все лнео презирают, ну а я
Люблю. Ты знаешь почему? Не знаешь, угадать не думай
Ответ скрыт глубоко в моём нутре, надёжней сердца.
Поведаю тебе: товарищи мои порождены лишь нашим миром,
Ну а я – дитя престранного сплетения культур.
Покончим с этим. Нам пора. Свершим же ритуал.
Подай свое оружье, что желаешь поднести мне в дар».

Я, до конца не понимая, что происходит, вытаскиваю единственное оружие, что у меня осталось – заточку. Подумав, обматываю её чётками и протягиваю шарниру. Полированный принимает её. Тем временем крашеный взял остатки своего собрата и потащил их на корабль. Полированный заговорил вновь:

«Твой дар я принимаю, а теперь же
Изволь и наказанье понести.
Страданьем жизнь окрасится,
Так избери же часть,
Которой жертвуешь во благо своей жизни.
Ответ?»

– Правая нога, – уверенно говорю я, облизнув пересохшие губы.

Крашеный, который как раз выходил из корабля, неся какой-то продолговатый предмет, после моих слов мгновенно выстрелил из одного из своих пистолетов. Пуля прошла навылет, я почти не почувствовал её. Полированный вопросительно склонил голову вбок, после чего мою ногу прошил ещё один выстрел. Я всё еще не издавал звуков. Лнео без каких-либо прелюдий подошёл ко мне и поднял штанину на простреленной ноге. Ему открылась ещё одна штанина. Я не сопротивлялся. Он поднял и её. Обнаружив под ней протез, он на секунду замер, после чего отошёл и вновь начал декларировать:

«Я понял – это юмор, шутка, в которых люди хороши бывают.
А что я? Я – металл, и я далёк от понимания вещей таких.
Они столь притягательны, охота мне познать их.
Прервёмся же. Для шутки мой черёд».

С этими словами крашеный бросил ему продолговатый предмет и один из своих пистолетов. У меня промелькнула мысль о сопротивлении, но я даже среагировать не успел. Одним движением блестящий направил ствол мне в голову. Всё замерло. Я, стыдно признавать, тоже. Лнео выстрелил.

Гремит взрыв, и пистолет разрывает в руках шарнира. Я порадовался, что под шлемом не видно моего ошарашенного лица. Бубнов же, стоящий где-то на заднем плане, усмехнулся. Полированный снова начал нести свой бред:

«Противник мой заклятый от рождения,
Друг нежный, оценил ли
Ты сей бесхитростный, но искренний порыв?
Ответь же».