Отмена рабства: Анти-Ахматова-2

В. А. Манулов со знакомым посетили Анну Ахматову в больнице. Когда мы уходили, Ахматова вышла с нами на лестничную площадку, и тут я вспомнил и рассказал ей, что на днях в Комарове на даче у академика М. Л. Алексеева я встретился с профессором из Люксембурга, специалистом по русской литературе. Он недавно был в Париже и посетил в Сорбонне специальный семинар, посвященный творчеству Ахматовой. До этого сдержанная и спокойная Анна Андреевна вдруг вспыхнула и с негодованием воскликнула: «Вы с этим шли ко мне, мы говорили почти целый час, и вы могли уйти, не рассказав мне этого!» (Летопись. Стр. 572.)

Почти гениально

Раскрывает перед читателями (дневник — на читателя) свои тайны, свои будто бы бытовые обстоятельства, за которыми — все особенное, непростое, что происходит только с великими:

Завтра (23 окт<ября>) покидаю Будку. Этот отъезд кажется мне предательством. Думается, что я здесь чего-то не доделала, не додумала. (А. Ахматова. Т. 6. Стр. 303.) Сказано сильно. Что же или кого предает? Что-то под стать своему величию — народ, или поэзию, или, как ни удивительно, музыку — музыку вообще.

О ней — просто так, с середины фразы, с эпического союза «и», разорванная страданиями мысль (или ее графоманские блуждания):

…и музыку, которая пила мою душу, я тоже как бы оставляю без питья и от этого сама испытываю ее жажду. Одним соснам решительно все равно…». (А. Ахматова. Т. 6. Стр. 303.) То ли действительно — съезжает с дачи на зиму, а водопой у музыки — только комаровская будка, то ли — думает о смерти, и — на кого музыку оставлять? — Печаль! — Ведь она напиться-то только ее, ахматовской, душой может, да и то только когда тело ее находится в определенном месте, на финских берегах.

…У Ахматовой есть поклонники. Некоторым все это нравится.

* * *

Взрослый человек, взрослая, пожилая женщина выводит в своей тетради: Стихи из ненаписанного романа. Форма эта — стихи из романа — только что стала известна и даже принесла их автору Нобелевскую премию. Не бог весть какой новаторский или плодотворный прием — ну получилось так. Легло в строку — но нет никакого смысла активно его использовать, разве что у кого тоже просто так получится. Ахматова без всяких отсылок к Пастернаку тяжеловесно — ее слова на вес золота — выводит: стихи из романа.

Роман никакой не написан. Она считает, что невзначай сказать о ненаписанном — почти так же значительно, как объявить, что у нее в портфеле кое-что есть. Вызрело. Ну и плюс ненаписанность придает этому ненаписанному какие-то дополнительные очки — то ли он лучше того, подразумеваемого, вознесенного минутной славой до небес, то ли таинственнее, то ли нужнее миру… да только жизнь у несостоявшегося автора — сплошная трагедия, не пастернаковская литературная поденка, уж не до романов…

К ненаписанному роману стихи тоже как-то не написались.

* * *

Нет, не на московском злом асфальте (ср. не под чуждым небосклоном).