Отмена рабства: Анти-Ахматова-2

Ахматова поражена, что за границей ей задают вопрос о том, кто самые великие поэты в России. Ведь они же знают имена Мандельштама и Пастернака — и она начинает список: «Как это кто? Конечно, Ахматова…» Много раз, беря интервью, мне по всему миру задавали один и тот же вопрос: кто из балерин, на Ваш вкус, на вершине балетного олимпа? И всю жизнь я называла три имени. Семенова, Уланова, Шелест. (Я, Майя Плисецкая. Стр. 158.) А надо бы, Майя Михайловна, было девичью гордость отбросить и округлять глаза: «But why? Это, конечно же, Плисецкая, Уланова…» Про Уланову мы помним исчерпывающую характеристику Анны Андреевны: «Балерина никакая…» Год, в воспоминания о котором Плисецкая включила этот пассаж — 1949-й. Но раз называла их всю жизнь — то это долго. Во всяком случае, в 1965 году, когда Анна Ахматова демонстрировала жесткую неукоснительность в исполнении своего карьерного плана — Плисецкой тоже было уже сорок лет. Как для балерины — вполне могло равняться Ахматовским «под восемьдесят» — балерины на пенсию уходят в тридцать пять. Так недолго и Фоменко стать — Ахматова и Плисецкая жили в одно время, были ровесницами… Работали на мировую славу, Плисецкая — ногами, Ахматова — локтями.

* * *

Он [Комаровский] говорил Ан., что она — русская икона, он хочет на ней жениться.

Н. Н. Пунин. Дневник. Стр. 238

* * *

Бывают осечки.

Горенко, Анна Андреевна (р. 1888), поэтесса. Псевд<оним>: 1) Анна Г. <…> (И. Ф. Масанов. Словарь псевдонимов русских писателей, ученых и общественных деятелей. Т. 4. Стр. 140.) Словарь вышел при жизни Анны Андреевны. Три глумления в маленькой словарной статье. Прибавление года. «Поэтесса» — глумление со следующим порядковым номером. Да ведь об Ахматовой что ни напиши — все глумление. Анна Г. — произносить, очевидно, надо «г» фрикативное — по нашим временам, глумление самое очевидное. Но — уже придуманное ею самой. Никто ей его не навязывал.

Эта догадка могла бы и не прийти в голову, если б не шутка, любимая в ее кругу — настолько, что играть и обыгрывать ее продолжают еще и в наши дни: Михаил Ардов пишет, что его остроумный отец любил шутить: «Как правильно выразился товарищ Ж…» Острота, обыгрывающая фонетику и орфографию родового имени многочисленнейших по России семейств Ждановых, подхвачена им через полвека — намекая уже на мистера Ж., прожженного американского профессора, зачинателя ахматоборчества.

Анна Г. припечатала себя сама?

* * *

Поэт Комаровский навещает в Царском только что женившегося Гумилева. Комаровский, <…> сутулясь к руке Ан., сказал: «Теперь судьбы русской поэзии в ваших руках». <…> Ан. <…> сказала мне, что очень сконфузилась. (Н. Н. Пунин. Дневник. Стр. 237.) Она еще ничего не опубликовала. Только писала для себя — «Я сошла с ума, о мальчик странный» и пр.

Это снижение образа Ахматовой. Так она у нас проходит в виде Сталина от литературы, диктатором, над которым никто не посмеет подсмеяться, а такие эпизоды — это уже что-то из анекдотов про Брежнева, к которому посоветоваться перед решающей битвой подбегает Георгий Жуков: «Разрешите обратиться?» Подбегает не маршал, но по вопросу глобальной важности. Полотно Налбандяна «Анна Ахматова решает судьбы русской поэзии на Малой земле Царского Села».

* * *

Интеллигентский разговор. <…> У Ахматовой было очень дворянское поведение. — Это она писала: для кого дуэль предрассудок, тот не должен заниматься Пушкиным? — Да. — О себе она думала, что понимает дуэль, хотя в ее время дуэли были совсем не те. <…> А отчего Ахматова стала ощущать себя дворянкой?» <…> Собеседниками были И. Бродский, Л. Флейшман и я [М. Гаспаров]

М. Гаспаров. Записи и выписки. Стр. 265–266

* * *

[Солженицын] удивился названию — неужели «Реквием» можно служить по простым людям, он думал, что «Реквием» — это только для царей и епископов. Я удивился: