Отмычка к ее жизни

— Понимаете, все произошло так быстро, можно сказать, абсурдно, что я даже не успел ничего понять, — объяснил он. — У нас был институтский вечер, потом мы собрались у одного нашего однокурсника. На вечере была, естественно, Маша. Еще там я отметил, что она на меня как будто вешается, строит глазки, прижимается, чего я до тех пор не замечал. Я тогда выпил лишнего, помню, хорошо…

— И что же потом? — спросила Лариса, хотя уже наперед знала ответ.

— А потом… Домой мне ехать нужно было далеко, я бы сам не добрался, угодил бы в историю какую-нибудь — пьяный был. Она и пригласила меня переночевать. Говорила, что родителей как раз нет, да и Катя куда-то уехала. Ну, я и пошел. А там, когда пришли, она мне кофе налила, взбодрила, таблетку еще какую-то дала, и мы… — Никита смутился, — мы начали целоваться. Ну, а там дальше — больше. Знаете, как по Ленину, дальше, дальше, дальше… Ну, и получилось все потом, тоже по Ленину — лучше меньше, да лучше.

— Это как? — усмехнулась Лариса.

— А так, что один раз засунешь — потом всю жизнь не вынешь, — грубовато пошутил Никита. — Я особенно не придал всему этому значения — у Машки вроде был кто-то, ну а по пьянке с кем не случается? Потянуло людей друг к другу, сошлись… Но не на всю же жизнь! Да и через несколько дней, помню, Катя приехала. А меня в то лето прямо как несло! Ну, я и с ней тоже… — Никита махнул рукой, а Лариса понимающе кивнула, чтобы он не подбирал слова, потому что все и так было ясно. — Но с Катей совсем все по-другому было, ее я любил и продолжал всегда любить, все время, когда с Машкой жил.

— Маша знала о том, что вы встречаетесь с Катей?

— Да я так и не понял, — почесал затылок Никита. — Наверное, нет… Да, точно нет, потому что она потом бы мне всю плешь проела. А тогда все так быстро получилось. Машка сказала, что беременна от меня — мол, вот так случилось. Ну и вообще — говорила, что никого нет у нее, а жизнь идет. И раз уж так произошло, то давай, короче, поженимся.

— А вы?

— А что я? — в очередной раз вздохнул Кораблев. — У меня крыша поехала. Представьте, одна сестра беременна от меня, другую я люблю и встречаюсь с ней. Я еще в тот вечер собрался сказать Машке, что вот, мол, мы с Катькой решили вместе жить, квартиру снимать я уже хотел, а получилось совсем наоборот. И, признаться вам, Лариса Викторовна, я почему-то пожалел ее.

— Кого? Машу?

— Да. Она плакала, говорила, что детей хочет и что, мол, у нее в жизни счастья нет. Еще чего-то говорила. Потом выпить предложила. И я сломался… Целовать меня начала опять, ну и… — Никита снова махнул рукой. — В общем, утром проснулись в обнимку, я и сказал ей, что раз так, то женюсь. Может быть, тогда как-то мне казалось, что стерпится — слюбится, что она тоже человек, что счастья хочет. Ну, в общем, я пожалел об этом уже через неделю. Она как-то сразу изменилась, когда мы подали заявление, стала нервной, придиралась ко мне по любому поводу, а по ночам во сне плакала…

— А Катя? Как она на все это реагировала?

— Как она могла реагировать? — мрачно ответил вопросом на вопрос Никита. — Мне стыдно было ужасно, вообще кошмар. Запутался между двух сосен по глупости своей. Сейчас, если все повторилось бы, ни за что с Машкой бы тогда не пошел, пускай бы лучше или в ментовку пьяного забрали, или морду кто набил. А домой бы поехал, вообще ничего бы не было.

— Скажите, Никита, у вас нет ощущения, что Маша специально напоила вас тогда, чтобы соблазнить? — спросила Лариса.

— Конечно, специально, — убежденно ответил Никита. — Чтобы забеременеть, а потом предъявить. Это понятно, как дважды два. Но я был такой дурак, что не понимал ничего!

«Да дело, дорогой мой, не только в этом, — думала Лариса, автоматически кивая Никите. — А в том, что ей нужно было не забеременеть, а оправдать свою беременность. От другого».

— Понятное дело, я же еще моложе ее на год, глупенький сыночек из хорошей семьи, а она уже тоже совсем не девочка была, — продолжал Никита. — И потом командовать мной пыталась. Правда, за одну вещь я ей благодарен. Нет, за две, — поправился он. — Мальчишка у нас хороший вышел, это во-первых. А во-вторых…

«А парень-то, похоже, искренне считает Максима своим сыном, — продолжала размышлять Лариса. — И не догадывается ни о чем. И это может означать, что и здесь никакого мотива для убийства у него не было».