Относительность счастья (СИ)

  Алмаз решил еще раз пройтись по главному корпусу и осмотреть его еще раз. Зайдя в один из номеров на втором этаже, он внимательнее осмотрел кафельную плитку и нашел места крепления умывальника с остатками водопроводных труб. Это удивило его еще сильнее: так умывальники размещали только в палатах больницы, но ни как не в номере санатория. Алмаз решил еще раз внимательнее осмотреть все здание. На наличие в корпусе, каких либо операционных или ординаторских ни чего не указывало. На каждом этаже, кроме номеров, был только кабинет дежурного по этажу, да пара технических кладовок. Но, внимательно осмотрев бетонные лестницы, он нашел небольшие отверстия от крепежных стержней. Скорее всего, раньше здесь были направляющие для подъема больничных каталок. Опять же, такие рельсы встречались только в больницах, а не в оздоровительном санатории. У Алмаза возникла куча вопросов, но еще как минимум шесть дней он не получил на них ответы. Решив дождаться проверяющего и у него подробнее расспросить о прошлом здания, Алмаз оставил обыск и вернулся к прогулкам по территории. Но странное тревожное чувство засело, где то глубоко внутри, и прежняя умиротворенность улетучилась, как утренний туман при первых солнечных лучах. Вдобавок у Алмаза появилось чувство, что за ним постоянно кто-то наблюдает. Часто он чувствовал на себе пристальный взгляд, но осмотревшись по сторонам, понимал, что это просто мираж. На всякий случай, Алмаз прицепил к поясу кобуру и постоянно носил с собой табельный ИЖ-71, так он чувствовал себя спокойнее. Тревожное чувство, по непонятным причинам, усиливалось, и на третий день ему начали слышаться шаги и тихий шепот. Алмаз все меньше выходил из здания, и больше времени проводил в своей комнате. Он все явственнее ощущал чье-то присутствие, ни кого на территории не видел. Ему порой казалось, что он сходит с ума и его воспаленное воображение просто играет с ним. Алмаз пытался успокоить себя, повторяя вслух, что это просто миражи. Но как он ни старался, чувство чужого присутствия его не покидало.

  На третий день Алмаз, осмотрев территорию, плотно запер двери своей комнаты и, скинув ботинки, лег на кровать. Сон сначала упорно не шел, несвязные мысли хаотично носились в голове и не давали расслабиться. Но в один момент в голове слегка щелкнула, как выключили рубильник и Алмаз моментально уснул.

  Алмаз стоял перед родительским домом: двухэтажный, кирпичный с большим крыльцом. Только этот дом сильно отличался от того, каким он привык его видеть. По стенам длинными щупальцами спускались ржавые потеки. Краска на оконных рамах и фронтоне выгорела, покрылась замысловатой паутиной трещин. Половины стекол не было, а те, что остались, были покрыты мутным налетом пыли. Дом был похож на полуистлевшего трупа, которого забыли похоронить.

  Алмаз поднялся по скрипучим ступенькам и потянул за ручку входную дверь. Не заперто. Внутри все выглядело, так же как и снаружи: полуразвалившаяся мебель с прогнившей обшивкой, толстый слой пыли на полу, длинные гирлянды паутины, свисающей с потолка. Воздух был пропитан сыростью и запахом тлена, как в старом склепе. Алмаз слегка скривился, привыкая к запаху, и прошел к неширокой лестнице мимо гостиной. В доме не было никого. Скрип старых ступенек эхом пробежался по всем комнатам. Поднявшись на второй этаж, Алмаз подошел к комнате, которая когда-то была его. Внутри комнаты было пусто: ни мебели, ни занавесок на окнах, ничего. Только прямо посередине, спиной к нему, в облаке пыли сидела девушка. Её голову закрывал черный платок, но по знакомому силуэту Алмаз узнал Ирину.

  - Ира, - его голос словно тонул в затхлом воздухе. Ира, это я, Алмаз.

  Девушка не поворачивалась и продолжала так же неподвижно сидеть. Алмаз медленно подошел к ней и положил руку ей на плечо. Ирина повернула голову. Некогда красивые серые глаза теперь были закрыты мутной поволокой так, что зрачков абсолютно не было видно. Щеки ввались, от пышных губ остались две узкие полоски почти черного цвета. Из глаз по щекам спускались две струйки застывшей сукровицы. Алмаз слегка отшатнулся, но Ирина безмолвно протянула ему какой-то сверток, который до этого держала на руках. Как только Алмаз взял его на руки, тело Ирины рассыпалось в пыль, лишь одежда опала на пол бесформенной кучей. Сверток почти ни чего не весил, даже ткань, которая на вид должна быть тяжелой, весила меньше шелкового платка. Алмаз приподнял один край ткани и вскрикнул от ужаса. В свертке лежал грудной ребенок, точнее то, что от него осталось. Маленькое тело больше походило на мумию, ручки и ножки были неестественно скрючены. По иссохшей коже ползали, слега поблескивая, жирные опарыши. Алмаз уже собирался выкинуть сверток, но в последний момент ребенок открыл глаза. Неестественно голубые и яркие, они смотрели прямо на него, и казалось, в самую глубину его души.