Внутри ванной комнаты царила кромешная тьма, Ривендж врезался в мраморную стену, споткнулся на мраморном полу и ударился о мраморную столешницу. Его тело ожило, он ощущал покалывания, боль от впившихся в бедра ногтей, дыхание обжигало легкие, сердце колотилось в груди.
Рив откинул атласное покрывало, силой мысли включил свет и посмотрел вниз.
Его член был твердым и толстым, блестящим от смазки и полностью готовым к проникновению в женское тело.
Срань... господня.
Он огляделся. Со зрением все было в полном порядке, цвета в ванной все еще были черными, белыми и серо-металлическими, стенка джакузи поднималась от самого пола, и ее глубина была очевидна. И все же, несмотря на то, что ничто не казалось плоским или рубиново-красным, его чувства были совершенно живыми, кровь горячим потоком бежала по венам, кожа жаждала прикосновений, а приближающийся оргазм требовал высвобождения.
Он только что полностью связался с Эленой.
И значит, по крайней мере, в данный момент, когда он отчаянно захотел заняться с ней сексом, вампирская сторона в нем победила его симпатскую природу.
Его потребность в ней преодолела его темную сторону.
Должно быть, дело в связующих гормонах, подумал Рив. Связующие гормоны, которые нарушили его внутреннюю химию.
В осознании этой новой реальности не было ни парящей радости, ни чувства триумфа, не возникло немедленного импульса броситься на нее и жестко и глубоко войти. Все, что он мог сейчас делать, это смотреть вниз, на свой член и думать о том, в ком тот недавно побывал. Что он делал с ним... и остальными частями своего тела.
Ривенджу хотелось отрезать эту штуку к чертовой матери.
Ни в коем гребаном случае он не станет замешивать в это Элену. Только вот... он не мог вернуться к ней в таком виде.
Рив обхватил свой возбужденный член широкой ладонью и начал гладить себя. Ох... твою ж мать... как хорошо...
Он представил, как его тело накрывает Элену, как ее тепло проникает в его рот и струится по горлу. Он видел, как раздвигаются ее бедра, открывая блестящую мягкость, его пальцы скользят внутри нее, а она стонет и двигается под ним.
Яйца стали твердыми, как кулаки, поясница ходила волнами, и этот его отвратительный шип стремился в бой, хотя войти ему сейчас было не во что. Из горла рвался рев, но он сдерживал его, закусывая губы, пока не почувствовал вкус собственной крови.
Прислонившись к столешнице, Рив кончил себе на руку, но все равно продолжил двигать ладонью по всей длине члена. Он кончал снова и снова, пачкая зеркало и раковину, но по-прежнему желал большего, как будто его тело не получало разрядку пол тысячелетия, как минимум.
Когда буря окончательно улеглась, он осознал что... вот дерьмо, опирался о стенку, уткнувшись лицом в твердость мрамора. Его плечи поникли, а бедра дергались, как у марионетки с привязанными к пальцам ног ниточками.
Трясущимися руками, он протер стену одним из полотенец, что лежало аккуратно сложенным на полке, очистил столешницу, зеркало и раковину. Затем развернул еще одно полотенце и провел им по рукам, члену, животу и ногам, потому что, как оказалось, запачкал себя не меньше, чем ванную.
Когда он, наконец, взялся за дверную ручку, прошел уже почти час, и Ривендж был практически уверен, что Элена ушла, за что он ее совершенно не винил: женщина, с которой он, по существу, занимался любовью, предложила ему свою вену, а он сбежал и закрылся в ванной, словно испуганная девчонка.
Потому что у него встал.
Господь Всемогущий. Этот вечер, который и начался-то не очень хорошо, в конечном итоге превратился в огромную пробку на дороге, ведущую в Отношения-сити.
Рив напрягся и открыл дверь.
Когда свет из ванной комнаты затопил спальню, он увидел, что Элена сидит на кровати, а на ее лице – только беспокойство... и ни грамма осуждения. Ни порицания, ни размышлений о том, что заставило его чувствовать себя так плохо. А одно лишь искреннее участие.
– Ты в порядке?
Мда, хороший вопрос.
Ривендж опустил голову, и, впервые в жизни, ему захотелось все рассказать другому человеку. Даже Хекс, которая знала о нем больше чем нужно, не вызывала у него желания поделиться всем тем дерьмом, что накопилось в его душе. Но заглядывая в глубокие, цвета ириса глаза Элены, ее прекрасное, совершенное лицо, он хотел признаться ей в каждом грязном, отвратительном, коварном, подлом и мерзком деянии, что когда-либо совершал.
Просто для того, чтобы быть с ней честным.
Да, но если он вывалит перед ней всю свою жизнь, в какое положение он ее этим поставит? Чтобы она воспринимала его как симпата и, вероятно, опасалась за свою жизнь? Отлично. Просто замечательно.
– Жаль, что я такой, какой есть, – сказал он, так близко подбираясь к правде, которая могла разлучить их навсегда. – Хотел бы я быть совсем другим мужчиной.
– А я не хотела бы этого.
Это потому что она не знала его. Не знала его настоящего. А еще он не мог смириться с мыслью, что после этой ночи, что они провели вместе, он ее никогда больше не увидит.
Или что она будет бояться его.