ОТПАДЕНИЕ МАЛОРОССИИ ОТ ПОЛЬШИ (ТОМ 2)

удельных князей, каким задумал сделаться наш Хмель я уничтожила драчливые веча,

воскресавшие в козатчине. Нельзя было оставлять польского Косолапа без внимания, с

его гро-

193

мадными полчищами и с его решимостью действовать по козацкой пословице: „абб

пан, абб пропавъ"!

Хотмыжский воевода, князь Болговской, на вопрос: как отвечать Хмельницкому

против его грозящего письма? получил из Москвы проект ответа. Он отписал к

запорожскому гетману,—что царские ратные люди стоят с ним (князем Болговским) „на

Украйне и в других украинных городех и у крепостей воеводы и многие ратные люди

есть, как и прежде сего бывали. А стоим де с теми ратными людьми для обереганья его

царского величества украинных городов и места от приходу Крымских и Ногайских

Татар. А что будто на вас хотят стоять, и то нехто вместил вам неприятель,

христианские веры, хотя тем в православной христианской вере ссору учинить. И вы

бы и вперед от нас того не мыслили и опасенья никакова не имели. И от вас никакова

дурна не чаем и опасенья не имеем, потому что вы с нами одное православные

христианские веры".

Это было писано в июле 1648 года. В конце русского июля Хмельницкий

благодарил князя Болговского за его дружеский ответ, и приглашал Москву нападать на

Польшу. Но перед тем он писал к путивльскому воеводе, Никифору Плещееву: „Уж то

третьей) посла вашего имаем, что вы, утаясь нас, ссылаетесь с Ляхами нас воевать...

Естли себе того будете желати, чтобы есте на нас, на свою веру православную

христианскую, имели мечь поднята, а мы будем Богу молитися, что также потехи не

отнесете, как и хто иной. Легче нам, колько бившися меж собою, помиритися, а

помирився, на вас поворотиться, что за измену вашу Бог вас погубитъ".

В своих письмах к царским людямъ' счастливый разбойник титуловал себя „Божиею

милостию гетманъ", чего, конечно, не оставила Москва без внимания,—хоть однажды

он, с пьяна, заключил свое письмо к Путивльскому воеводе (от 11 русского июля)

словами: „Вашему величеству всего добра желаю приятно", а подписался без Божией

милости.

Москва была поставлена в положение затруднительное, опасное и вместе с тем

неловкое. В августе путивльский воевода получил указ о том, как написать ответное

письмо к Богдану Хмельницкому, и при указе—образец самого письма, по поводу

задержания Хмельницким московского посланца к Иеремии Вишневецкому. Плещееву

было наказано: „к Вишневецкому и к Адаму Киселю, и к иным ни к кому, без царского

указу, ни о каких делах листов от себя не писать и с ними не ссылаться".

т. II.

25

194

.

В яобразцовом письме", которое Плещеев должен был „написать на листе слово в

слово", всего замечательнее то, что в титуле: „Богдану Хмельницкому, гетману Войска

его королевской милости Запорожскаго", слова: его королевской милости, написанные в

черновом отпуске, были (без сомнения, думной редакцией) зачеркнуты. Может быть,

здесь имелось в виду бескоролевье, а, может быть, и чти> иное. В образцовом письме,

посланном белгородскому воеводе, князю Пронскому, от 27 февраля 1649 года, по

избрании на королевство Яна Казимира, означенные слова не были восстановлены, как

и никогда после.

Сочиненное в Москве письмо Плещеева к Хмельницкому было буквальным

повторением уверений, сочиненных для князя Болговского; прибавлены только слова:

„Писал ко мне князь Еремей Вишневетцкой, воевода руской, что Крымские Татаровя в

собранье на урочище у Княжих Буераков 40.000 стоят наготове, а хотят идти царского

величества на украины войною. И против того ево письма яз, царского величества

путивльской воевода, к нему ко Князю Еремею Вишневетцкому писал, хотя от него

прямые вести ведать, куди тех Крымских Татар впрям походу чаять, для опасенья цар.

ского величества украинных городов. А то дело не новое, что о Татарех на обе стороны

ведомо чинить и от их беэвестного воинского приходу береженье держать".

Наконец, в начале 1649 года получено в Москве из Смоленска тарабарское письмо

от царского гонца, думного дьяка Григория Кунакова. Это был человек в посольских

делах опытный и вообще сметливый. Ему было поручено „доведаться подлинно, за что

учинилась у панов (не сказано у Ииоляков) ссора с Черкасами", и он, донося обо всем,

что ему рассказывали русские зарубежники, написал следующее:

.

„Богдан Хмельницкий хотел отомстить Потоцкому за свои обиды домашния, и

собрал черкаское войско, даючи причину, будто для того, что меж королевств устоять о

вере, чтоб им под уне его не быть".

Эти слова согласовались с известной уже нам отпиской путивльского воеводы 1688

года, в которой он, со слов строителя Густынского монастыря с братиєю, доносил, что

Поляки побивают Черкас за самовольство, за избиение по городам урядников, за

грабежи над Жидами и Ляхами, за поджиганье костелов и святотатство, а не за веру. И

видно было для чего писать „вести в Смоленску доведаны есь" тарабарским письмом,

иначе письмом по ли-

.

195

торе, которого ни Кунаков, ни другие вестовщики в последствии не употребляли.

Это был великий государственный секрет: Москва наконец знала, в чем дело и как ей

быть.

Всё, однакоже, польские труды на русской почве уничтожались, как бы