ОТПАДЕНИЕ МАЛОРОССИИ ОТ ПОЛЬШИ (ТОМ 2)

как может быть сильна земля против опустошителей. Запасы боевой силы в стране

Мечиславов, Болеславов, Казимиров, Сигизмундов и Владиславов не исчерпывались

ни выбывшими из польских ополчений козаками, ни погибшими коронными и

панскими жолнерами. Польскорусский и литворусский шляхтич оказывался весьма

часто на войне трусом, а в .мирное время разорителем беззащитной братии своей, но в

случае крайности он являлся героем. Он вел свое происхождение, если не от тех,

которые повыщербили свои мечи на Золотых Воротах в Киеве, то от тех, которые

приковали свои щиты к воротам цареградским, да от тех, которые с своими

Гедиминами и Ольгердамг прогнали Кипчакскую Орду с днестро-днепровского

Черноморья. Надобно было, кроме того, помнить еще, что сзади Црдьши стоял Рим с

послушными ему государствами. Дорожа своим передовым редутом, римский папа,

чего доброго, поднимет на его защиту все Католичество, которое целые тридцать лет

билось, в угоду Вечному Городу, с немецкими да свейсщми люторами, и кеторое как

раз теперь, после Вестфальского мира, удосужилось. Наконец, в Польше, какова она ни

есть сама по себе, могут явиться свои Дяпуновы, свои Скопины Шуйские, Минины,

Пожарские, которые остановят козацкое всегубительство, как было остановлено

Московское Разорение подвигами героев Смутного Времени, и Польша, помышляющая

теперь об отступлении за Вислу, двинется яростно к Днепру, а потом и к Москве-реке.

Такия соображения, естественно, могли занимать советников Тишайшего Государя,

и политика их не была ни ошибочна, ни через чур осторожна.

Среди всеобщего страха и уныния польско-русских панов, геройский дух

шляхетского народа проявился в боевых подвигах князя Иеремии Корибута

Вишневецкого.

Князь Иеремия объявил себя католиком незадолго до того времени, когда

двоюродный брат его матери, Петр Могила, сделался киевским митрополитом.

Известно трогательное заклинание гонима-

198

.

го Могилою Копинского, обращенное к отступнику. Ничего подобного, да и вовсе

таки ничего, не предпринял дядя малорусского магната, чтоб удержать его в

православии; а кому, казалось бы, спасать молодого человека от католичества и

ополячения, как не тому, о православно-русских деяниях которого печатают ныне

грузные томы в тысячу страниц?

Дом Вишневецких, как дом князей Острожских и самих Могил, представлял один

из тех подмытых римским прибоем устоев православия, которые паписты уничтожали

последовательно, начавши с древних домов Радивилов, Сопиг, Замойских, Потоцких,

Збаражских, Чорторыйских (по польски Czartoryzkich), Сангушек, Ходковичей, Пузин,

Тишковичей. Но, приняв господствовавшее в Польше вероисповедание, князь Иеремия

не трогал монастырей, основанных под патронатом его матери. Подобно всем

аристократам, воспитанным латинскою наукою, он презирал малорусских монахов, как

жалких сектантов. Он был уверен, что, с распространением тех знаний; которыми

снабжали наше малорусское общество наставники могилинских школ, монастыри

Исаии Копинского сами собою оценят и примут благодеяния церковного единства, с

которым, в уме римских политиков, была тесно связана мысль о единстве

общественном и национальном. Он ограничивался только тем, что, в виду обскурантов

и пьяниц, наполнявших наши монастыри, водворял в своих имениях представителей

священства и монашества католического, отличавшихся бытом просвещенным и

трезвым. С целью уничтожить полуязыческие молельни, какими ему, воспитаннику

львовских иезуитов, представлялись наши храмы, и привлечь симпатии лучших людей

к религии облагороженной, Князь Иеремия, построил доминиканский, а это значитъ—

проповеднический, монастырь в Прилуке, в нашей полтавской Прилуке, и костелы в

Лубнах, Ромне, Лохвице. Этими сооружениями, как явствует ныне, воспитатели

Байдича метили в еамый центр малорусской народности. Как тьма исчезает от света,

так, по их воззрению, должны были исчезнуть малорусские попы и монахи от влияния

образованного по европейски духовенства на общество. (Мужики в рассчет не

принимались).

Сам Вишневецкий отличался среди панов трезвою и порядочною жизнью,

необыкновенною деятельностью но всем частям КOJO*.

.

199

низационного хозяйства и тем удельно-княжеским или можновладским

патриотизмом, который был основан на возвышении собственного дома. Он смотрел на

себя, как на самодержавного монарха. В нем ожил литворусский дух предка его,

Корыбута-Дмитрия Ольгердовича, под внешним видом польского магната. На все

стороны расширил он свои владения с помощью мелкой, так называемой низшей

шляхты, этих дружинников можновладства, отдававшихся под панский щит с

беззаветною преданностию, этих протопластов козаттины, послуживших ей так или

иначе кадрами. Он, как мы видели, был „силенъ" каждому соседнему магнату и

стращал необузданностью духа самого короля Владислава. Не только у людей вялых и

бездейственных, но и у таких, как Станислав Конецпольский, краса польского племени,

слава древних Сарматов, оспаривал он поприще колонизации малорусских пустынь, на

котором не имел и не терпел соперников. К этим жестким и, пожалуй, отталкивающим