Сулеймана Великоленого и на Ивана Грозного. Негодуя на его экономические порядки,
они, со времени Павлюковщины, стали оборачивать свои пищали, как против него
самого, яко пана и „душмана*, так и против тех своих товарищей, которые больше
веровали в добычу плуга и мирного труда, нежели в добычу меча и хищения.
Князь Вишневецкий карал коронных и своих собственных бунтовщиков заодно с
Потоцким, которому, как и Конецпольскому, служил правой рукой. Он думал
властвовать над воинственными номадами по примеру предков своих, которые, меняя в
отношении к нимъ' гнев на милость и милость на гнев, умели делать их ручными, как
диких степных лошадей. Но взаимная вражда Козаков и панов росла в силу внутренних
недугов Речи Посполитой, которые, по замечанию краковского воеводы,
Любомирского, „чем вреднее, тем более скрыты*, *) а презираемые Вишневецким
иноки,
*) Этот мудрый сенатор писал к сеймующей шляхте в июле 1648 года: Трудно
восстановить спокойствие, „pуki niezagoj№ siк nie tylko powierzchowne, ale i
wewnкtrzne rany, ktуre, im szkodliwsze, tжm skrytsze
T. u.
26
202
с умыслом и без умысла, давали козацкой ненависти к окатоличенному потомку
знаменитого Байды санкцию веры. Указывая на отступничество князя Вишневецкого и
распространяя тревожные слухи даже насчет его дяди, киевского митрополита, они, без
всяких политических замыслов, делили резче и резче украинское население на панов и
людей посполитых, на злочестивую Ляхв^ и благочестивую Русь. К панам причисляли
они, в понятии черни, всех жолнеров, состоявших большею частью из православного
простонародья, а к Ляхамъ—всех землевладельцев и их шляхетных слуг, не взирая на
то, что многие из великих домов сохраняли еще веру русских предков своих, а
служилая шляхта, подобно самому Хмельницкому и его отцу, не находила никакой
выгоды в том, чтобы менять православного попа на католического ксендза, или на
унията.
Общая нужда в защите имуществ и семейств подавляла тогда в Малороссии все
прочие житейские интересы. Не только козаки забывали свои досады на панов и на их
служилую шляхту, но даже такие люди, которые, повидимому, не нуждались в помощи
магнатов-соседей, такие, которые граничились между собой из года в год и тягались в
трибуналах за взаимные захваты,—прекращали старые счеты и вооружались вместе
против постоянного врага колонизации—Татарина. Так в 1643 году козацкий
коммиссар, Николай Зацвилиховский, подначальный Станиславу Конецпольскому, яко
великому коронному гетману, водил Козаков на помощь князю Иеремии Вишневецкому
против 4.000-й Орды сленого Умерли-аги и отбил у неё над Сулою, между Ревцем и
Пслом, ясыр с добычею, а в 1644-м, Князь Иеремия с 3.000 своего войска ходил на
помощь Станиславу Конецпольскому против Тогай-бея и действовал так энергически,
как и с Потоцким против Козаков Остряницы и Гуни. То же самое вспомним здесь и о
другом поземельном соседе Князя Иеремии, Адаме Киселе, интриговавшем в
последствии между правительственною шляхтою против его геройских предприятий.
По фамильным бумагам Ростишевских, владельцев Липового в Киевщине, эти два
одинаково деятельные соседа граничились покозацки за свои осады и слободы, но
против Козаков действовали, кто во что был горазд, как против общих неприятелей.
Так дело шло у малорусских колонизаторов до 1648 года. При первых признаках
нового бунта Корибут Вишневецкий понял опасность своего колонизаторского поста на
окраине государства, в стране дикой, и принял решительные меры для предупреждения
ка-
.
203
тастрофы. Несколько десятков тысяч самопалов, оборонявших его колонии от
хищников и панов соседей, было отобрано им у своенравных подданных и сложено в
лубенском арсенале до поры до времени. Но не предвидел он, что Татары будут
призваны козаками в товарищи добычного промысла и впущены в Городовую Украину
именно теми, которые не менее землевладельческой шляхты были заинтересованы в её
обороне. Не могло прийти никому в голову, чтобы перекопский царь, два поколения
тому назад сгонявший Козаков с Днепра по договору с князем Острожским для
обоюдного спокойствия мусульман и христиан, чтобы потомок Чингисхана,
гордившийся старшинством рода своего перед цареградским повелителем
правоверных, чтобы тот, кто еще так недавно являл себя царем в своих обычаях,—
унизился до панибратства с бунтовщиком, кроющимся среди воров и горьких пьяниц в
днепровских камышах и плавнях. Сам же он, этот ИсламГирей, писал к нему, князю
Вишневецкому, недавно, уверяя его в своей дружбе и поступая царски относительно
царственных соседей. Вдруг все перевернулось к верху дном. Запруда, сдерживавшая
напор азиатской дичи на Христианскую Землю, уничтожена вероломным слугой
знаменитейших панских домов, Жовковских, Даниловичей, Конецпольских. Цветущая
сельским хозяйством и промыслами половина королевства предана разбойникам.
Завоевания шляхетского меча и плуга достались бессмысленным и беспощадным
руинникам.
Но Вишневецкий держался крепко на своем пограничном посту, и в глубине Речи
Посполитой на него смотрели как на спасительный устой отечества. Может быть, он
удержался бы на своем важном стратегическом пункте и до конца. Оя требовал