ОТПАДЕНИЕ МАЛОРОССИИ ОТ ПОЛЬШИ (ТОМ 2)

подкрепления во-время. Но во-время шляхетская республика не делала ничего. По

замечанию Адама Киселя, её медлительность в подобных случаях с каждым годом

увеличивалась. Считая этот порок своей правительственной братии неисправимым,

Адам Кисель, уже десять лет тому назад, предлагал свой проект правительственных

мероприятий, которыми была бы предотвращена и самая возможность повторения

Павлюковщины. Напрасная предусмотрительность! Быстрый разлив козако-татарского

нашествия по Киевщине, Подолии и Волыни, отрезал Вишневецкого от тех панских

владений, в которых все стояло еще на своих местах.

Хмельницкий между тем доказывал справедливость распространившагося уже в

Польше мнения о талантливости коварного козака,

204

.

которою паны могли бы, да не умели воспользоваться. Коронный подчаший

Остророг писал к Оссолинскому о нашем Хмеле: „Великих способностей ‘человек и

воин по самой природе (dowcipu wielki ego i z natury їoиnierz)®. Читая такое донесение

одного из ученейших полководцев своих, Поляки должны были с горечью вспоминать

слова геральдика Папроцкого, которыми он так разогорчил их отцов и дедов: *) „Кто в

наше время в чем бы то ни было превзошел Русака? Пошлете вы его в посольство,—он

исполнит посольство лучше, нежели вы ему прикажете. Между Русаками ищите

полководца и доброго воина. С досадой слышит он совещания о мире®. **)

Козацкий гетман отправил на Татарскую сторону Днепра (по милости

Вишневецкого, сделавшуюся, как и правая сторона, Русскою) одного из своих

полковников, Кривоноса, по песням-Перебийноса, бунтовать Вишневетчину и в выборе

своем показал тот же dowcip, который восхвалял Остророг. Эта была одна из тех

личностей, симпатичных для пьяной и свирепой толпы, которым украинские

разбойничьи песни принесли полную дань своих диких восторгов.

Вишневетчина была готова к бунту со времен Павлюка. Но хозяйственность Князя

Яремы сдерживала зверские инстинкты тех забродников, которые, воруя, грабя, убивая,

скитались в виде гонимых всюду волков, прошли широкое поприще панской

колонизации из конца в конец, и не бежали далее от новых обязательств и новых

преступлений только потому, что далее бежать было некуда. За Ворсклом и Пслом

голодного скитальца подстерегал с арканом и лыками Татарин, а Запорожье прогоняло

забродников в Городовую Украину тем же самым голодом, который заставлял их

делаться винниками, броварниками, будниками, могильниками, фигурирующими в

Илиаде козацких разбоев. Среди народа работящего и в городах и в селах, так

называемые гулътаи, гайдары, нетяги чувствовали себя в самом неприятном

положении: они были способны только пАИндрувати, руйнований, в пень рубати.

Теперь пришел черед силе опустошающей выступить против силы производящей,

во всеоружии того беспутства, которого начала

*) Книга Папроцкого: „Panosza, to iest Wysиawienie Panуw Ruskich у Po dolskich",

была в Польше преследуема, как и его гербовник.

**) Poњlecie go w poselstwie, dobrze je odprawi,

Ledwie mu tak roskaї№,, jak on lepiey sprawi.

Tam pytay o Hetmanie, o dobrym Rycerzu,

Nie rad kiedy wotuia w Radzie o przymierzu.

ОТПАДЕНИЕ МАЛОРОССП ОТ ПОЛЫПИ.

205

кроются в беспутстве шляхетского народа, бредившего вольностью в своей

зависимости от каждого сильного и дерзостного. Винники, броварники, лазники,

будники, могильники, чабаны, пасечники и те, которых королевские коммиссии, с 1617

года, требовали исключить из козачества под непонятными уже для нас названиями

катаюков, былачееф, балакезевг, кафапшков, вместе с ремесленною своевольною

молодежью и промотавшеюся или обобранною своими ксендзами да монахами

шляхтою,—отделялись от общества людей порядочных, или, как говорилось тогда,

сшатЬчпых. Внимая дерзкому призыву Кривоноса к истреблению всех Ляхов и Жидов,

причем имелась в виду не вера и национальность, а зажиточность, гультаи принялись

кривоносничать всюду, где пахло поживою, горилкою, безнаказанностью, и наводили

ужас на тех, чьи выгоды были в каком-либо отношении общими с панскими.

Не доверяя обезоруженным подданным, которых недавно еще собиралось вокруг

него до 26.000 для демонстрации перед Крымом, Вишневецкий окружил себя только

служилою шляхтою и разгонял гайдамацкие загоны Перебийноса на пространстве от

Ворскла до Трубежа, а пойманных на горячем учинке неребийносцев казнил тут же, как

делал Николай Потоцкий в 1638 году. Но он, в свою очередь, не принял во внимание

важного обстоятельства, что в руках у него был меч католический, и что самое

безупречное право суда с его стороны, как охранителя чести, собственности и личной

безопасности граждан, было только новым ударом „Ляха" по малорусскому сердцу.

Церковная реторта таинственно, точно в келье алхимика, переделывала польские

добродетели в пороки, а малорусские пороки—в добродетели. Страх казни за бунт, за

грабежи, насилия, разбой—уничтожался диким криком за веру! слышным от Чигирина

и Корсуня до Путивля и Севска, от Путивля и Севска до Смоленска и Дорогобужа, от

Смоленска и Дорогобужа до самой Москвы. По малорусской пословице: „у свиой х&ти

й кутки помагають", пренебреженному панами православию помогали,на его родной