Отпадение Малороссии от Польши. Том 3

В данный момент Джеджалла начал спускаться со взгорья на боевое поле, грозя королевскому центру тысячами смертей, а между тем командовавшие правым крылом Лянцкоронский и Любомирский получили известие, что в боковом лесу скрывается засада. Только тогда стало им ясно, что Хмельницкий, располагая втрое большими силами, намеревается занять леса, захватить переправы, запереть неприятеля между болот Стыра и Пляшовой с тем, чтоб окружить его шанцами и морить голодом.

Грозная опасность заставила командиров крыла сохранять свою позицию в то время, когда центр и левое крыло наступили на татар энергически.

Между тем татары принесли несколько десятков убитых мурз к ногам хана. Наконец и ханский брат, татарский Ахилл, Амурат, пал среди ужаснувшейся Орды, пораженный ядром в грудь. Орда начала мешаться, и вскоре за тем, как бы по данному знаку, рассыпалась во все стороны. Побежал и сам хан, покинув свой рыдван, огромный призывный бубен и палатку на высоте, вместе со множеством ясыра. Изо всей татарской силы осталось только тысяч 15 комонника в арьергарде.

При виде бегущих татар, громадный казацкий табор остановился, и тихо двинулся вспять. Паны не смели на него ударить; послали только несколько региментов занять ближайшие высоты.

Джеджалла отступил в совершенном порядке к речке Пляшовой, и тотчас начал окапываться.

Видя бегущую Орду, Хмельницкий оставил своих стрелков и полетел верхом к табору. Там он сделал наскоро кой-какие распоряжения, и поскакал вместе с Выговским за ханом, чтобы вернуть его на боевище.

Ислам-гирей, окруженный трупами своих полководцев, переменил коня и спешил в дальнейший путь, как перед ним явился его искуситель. Не дав Хмелю промолвить слова, назвал его хан изменником, велел связать ему ноги под брюхом у коня и гнал перед собой две мили к Вишневцу того же дня. Так, по крайней мере, говорили за столом у короля, z uciecha, z najwieksza uciecha, какую когда-либо испытывало польское сердце. Богуслав Радивил, участник боя и преследования татар, писал только, что «Орда, захватив Хмельницкого, ушла».

Неожиданное, загадочное и во всяком случае постыдное бегство полководца 200.000 армии, коменданта несокрушимой для всей Польши подвижной крепости, диктатора-героя, называвшего своих противников жидами, страшного змея горынича, превратившегося в поджавшую хвост собаку, — это беспримерное в истории кровавых споров явление решило судьбу кампании. Половина панских врагов ушла, а половина осталась без головы, как бы в оправдание давнишних слов Киселя: «bellua sine capite» [46]. Панское войско заняло все взгорье. Александр Конецпольский, с легкими полками, двинулся в погоню за бегущими. В 9 часов боевое поле опустело. На нем остались только изумленные своею победой паны с разноплеменными и разноверными жолнерами.

Небо покрылось тяжелыми тучами. Молнии летали в темноте. Проливной дождь омывал кровавую землю. Панское войско, под руководством зрителей воздушных чудес, упало на колени, и воспело латинскую хвалу Богу за Его, как они уверяли, земное чудо. Русской хвалы не слыхало Берестечко. Туземный элемент на южном займище Рюриковичей представляли теперь, можно сказать, одни разбойники, если не считать чуждавшегося боязливо казатчины духовенства да тех «статечных людей», в городах и селах, которые не дали «диаволу сделать из себя смех», как сказал бы мой Самовидец. Среди малорусского мира, растленного папистами с одной стороны и развращенного казаками с другой, уцелели нравственно теперь только такие неведомые истории личности, как оные «преподобные мужи Россы, житием и богословием цветущие». Они-то и не дали бедным остаткам нашего народа потерять свою древнерусскую физиономию, по которой свободный от подобного растленья и разврата великорусс признает в малоруссе своего брата.