Отправляемся в полдень

Хорошо, что первыми идут сонники. Хоть их и мрак сколько, но мелкие. Бьём их сотнями, хоть зеньки слипаются. Ору на всех:

– Не спать!

И зырю, как бабу Кору покрывает малиновый рой.

Рвусь к ней, с железкой, которой и бьюсь, наперевес. Но она встряхивается по-тотошкински, и сонники – брызгами – вшух! Клешнёй их на пополам так и клацает. Кругом клочья шерсти, кровища, стрёкот подыхающих сонников и крики наших, кого загрызли.

Погибших пока не считаем. Рано.

Бить, рвать, не пустить в селение.

А вот, громыхая, и Тодоровы с Гилем дроны. Уж не знаю, что они сделали, чтобы вёдра взлетели! Но летят, хоть и дребезжат, аж земля ходуном. Распыляют фигню какую-то, розовую. И всю алую пустыню затягивает запах клубничного варенья.

Сонники дерут мордочки вверх, нюхают, и, кажется, в зеньках у них полный кайф. Так и валятся, умилённые. Вся пустыня устлана! Жалко няшек, смесят щаз.

Вон уже, громадины прут.

Выступают постепенно из душистого розоватого марева. И несть им числа: грехи, все, какие есть да пороки с ними!

Вот он – миру конец!

– Разойдись! – орёт Гиль.

Это они с Тодором и кашалотами самоходные металки гонят.

Они огнём плюют. Далеееко! То ещё оружие! Молодец, Гиль, что починил.

Даже кашалоты в строю. Никогда не подумала, что станут за нас. Но булькают вон, кулаками трясут. У каждого – по секире и тесаку. Мясники те ещё!

Тодор спрыгивает, в саже и мазуте весь, взъерошенный и нестрашный, и кричит:

– Против них не выстоять! Мы один грех обычно вдесятером валили. В драконьем обличье и полной силе!

– Что же делать?

Вдруг подгибаются колени, прям чувствую вес, что падает на меня. Ответственность. Обещала спасти!

– Включать Розу, другого выхода нет!

– Но она на Доме-до-неба же?!

– А крылья на что? –  Ухмыляется самодовольно. – Меня даже хвалёный милорд в полёте обогнать не мог.

– Хорошо, – говорю и чувствую, как его ладони смыкаются у меня на талии.

Грохот медных крыльев и ветер в лицо. И земля уменьшается быстро.

– Мы летим в Залесье же? – ору.

– Докторишку твоего захватим! Пригодится!

Он полный маньяк: заставляет нас со Стивеном обняться и связывает.

Гадский Тотошка, что затаился, теперь скачет вокруг и тявкает:

– Жених и невеста, тили-тили-тесто. Тесто засохло, а невеста сдохла!

Нашёл развлекуху! Ну я вернусь! Ну задам!

А пока нас, упелётнутых, Тодор хватает и тянет вверх. Груз на верёвочке. И когда вылетаем к красной пустыне, за нами срываются несколько жутких крылатых тварей.

– Superbia, Гордыня, грех первый, – доносится от Тодора. – Выше не взлетает никто. Но пусть попробуют догнать.

Стивен, который обнимает меня, раскраснелся весь.

– После такого мне придётся женится на вас, – усмехается он и взвивает мне волосы горячим дыханием.

Ржу, но внутри тепло и смутительно. И что он так близко.

– Я современная, – говорю. – И без брака можно.

– Зато я старомод…

Дальше только «ааааааааааа», потому что Тодор нас швыряет прямо к подножью Розы. Его можно понять: гордыни обложили вон, а с грузом – какой махач!

Вот и сбросил балласт.

Сдирает перчатку, лапа горит, в другой – плеть.

Удачи тебе, ангел.

Продержись.

Распутываемся, и мчусь к листку, на который надо лечь.

Стивен привязывает меня, нажимает рычаги, в которые тычу, успевая приговаривать:

– Варварство! Форменное варварство!

Говорю ему:

– Вам нужно опустить венчик вниз. Вон той штукой.

Он кивает, сосредоточенный и странный.

Потом уже не вижу ничего: шип вонзается в сердце, меня выгибает дугой и проваливаюсь во мрак. Прихожу в себя от прикосновения дрожащих пальцев к волосам, тихого шёпота и слёз.

Зеньки разлепляю с трудом. Зырю, а его полны ужаса и восторга.

– Я видел богиню, – говорит прерывисто и серьёзно, – теперь можно умирать.

– Эй, – подаюсь вперёд, падаю ему на грудь, – а кто жениться обещал?

Смеётся тихо, гладит по спине. Так хорошо. Млею, растекаюсь.

– Мы жахнули?

– Ещё как!

Нахожу силы на лыбу.

И тут – раздаёт гудок. Никогда прежде таких не слышала, будто трубит кто! Тяну шею и… Мамадарагая! На нас, по рельсам, что лежат прямо на воздухе, несётся «Харон».

Поезд праведников.

Дождались!

Глава 19. В тебе – спасение!

…выхватывают у смерти и тянут вверх.

Мокрую, злую, вопящую.

– Урод! Отпусти! Не смей возвращать меня в этот жуткий мир! Не хочу! Не хочу!

Посылаю всех, колочу его, хотя непросто, когда тебя держат и тащат по воздуху.

Окно спальни он открывает заклинанием и швыряет меня внутрь, как куклу. Качусь по кровати.

Упасть не даёт, хватает за лодыжку и тянет к себе. Ставит вертикально, прямо на постели – сейчас я почти с ним вровень, впервые не надо задирать голову, чтобы увидеть глаза. Они полны гнева и отчаяния.

Одежду – прилипшую, ледяную – он буквально сдирает с меня. Дорогой шёлк с треском расходится под сильными пальцами.

– Не делай этого, прошу! – цепляюсь за форму: будто и не нырял, сухой уже. – Оставь меня сейчас…

Он затыкает мне рот поцелуем. Диким, злым, бесцеремонным. Усиливающим истерику и рождающим огненное желание. То, что случается дальше, скорее походит на драку.

Он груб, алчен, беспощаден. Но и я не остаюсь в долгу, царапая ему спину и кусая губы.