Отправляемся в полдень

От моей пощёчины уже и следа нет, но на свою щёку ему тычу – вон, мол, и мне прилетело.

Он ухмыляется:

– Вот так и помогай.

– Угу, – соглашаюсь и лезу в сумарь за бинтом и мазью. Всегда с собой таскаю. А потому что не знаешь, во что повернёшь и как потом отскребаться будешь. – Так кто?

– Gula, грех.

– Это… он из того сонника вырос. Что я? Да?

Он кивает, и становлюсь виноватой. Спасительница, блин. Чуть не угробила!

– Давай перевяжу, – сажусь ближе и чувствую странное: нас им пугали, мол, вот придёт Тодор и уууууууу! И вот он тут, весь в кровище, герой и дурак тот ещё, и нестрашный ведь.

– Перевяжи, если не противно.

– Пфф! – давлюсь. – Я с покорёженными всю жизнь и ничего как-то. А ты вон правильный. И… красивый.

Теперь он ржёт. И только тут соображаю, что голос у него – хоть глухой и хрипловатый, но приятный. Как бархатный и будто ласкает. И в зеньках – золотые лукавинки.

Побереги, Великий Охранитель, не хватало ещё в Тодора втюхаться!

– Красивый, говоришь? Да мной мамки дитёнок пугают.

– Страшный не значит некрасивый, – деловито мотаю рану на руке, стараюсь не зыркать на него, чтоб ехидных ухмылочек не замечать.

– Круто ты сейчас про притягательность зла, – говорит. – Далеко пойдёшь.

– Ага, – отзываюсь и пыхчу, – пока не остановят. Знаешь, как наши тут гыкают: типа, вперёд, и с песней, и паровоз навстречу. А я под паровоз не хочу. Значит, ходить буду недалеко, без песен и налево.

– Удивительная ты, – говорит и смотрит странно, от чего я, наверное краснею по уши, уж горю – точно. – И где только пропадала сто пятьдесят лет, а, Роза?

– Да вроде здесь была, по Подземельям Шильды шарилась, когда мы Огород смели.

– Я там каждый угол прочесал, когда падшим сделался…

– Постой! Так ты ж ведь не падший сперва был, да?

И хлопаю себе по лбу: ну конечно, кто бы из наших, пока при башке, на грех бы полез? Во я дура!

Он ржёт опять.

– Сперва, как ты говоришь, я был ангелом. Так наших в Залесье зовут. Там, за Сумрачным Лесом, ангелов называют салигиярами. Они следят за исполнением Интердиктов и с грехами воюют. И правильные все, что охренеть.

– Для тебя ведь «правильные» другое, чем для меня?

– Ага, – говорит и снова плюхается спиной на мох, – это которые живут так, как им диктует чип в башке, а не так, как хотят.

– Как машины?

– Вроде того.

– Тогда действительно охренеть.

– Не то слово, это потом из себя долго не вытряхнешь. Даже когда чипа нет. Вот я, например, до сих пор девок целовать не могу. Перепихнуться – пожалуйста. Сколько раз было, не считал. А вот целоваться – только по любви.

– Ко мне ж без любви полез! – с плохо скрываемым расстройством.

– Ну, то ушлёпок заставил. Серёга этот. А потом – ты Роза. Это как реликвию поцеловать, когда присягу приносишь.

– Зашибись! Вот обласкал! Я – реликвия, значит.

– Ну если тебе больше нравится – то ты мутант, выведенный в лаборатории. Так лучше?

– Вот ты козлина! – падаю рядом, небо тут такое синие, глаза режет аж. И почему-то уходит злость, а вместо неё накрывают тишина, там, внутри, и покой. – Скажи, а Дома-до-неба строили ангелы?

– Нет, ангелы ничего не строят. Они только блюдут и карают. Эти дома строили за сотни лет до нас.

– Но кто и зачем?

– Люди. В гордыне своей они хотели уподобиться богам. Люди – бескрылые букашки, вечно тоскующие по вышине. Они люто ненавидят тех, кто может летать.

– Но ведь если люди не могут лететь, а вы, ангелы, можете, значит тоже ненормальные. Тоже мутанты?

– Своего рода. Но мы – мутация, созданная самой природой. Её защитный механизм. Тебе будут рассказывать, что салигияров создали – трёп всё это. Они просто стали рождаться у обычных людей. Как до этого рождались сильфиды. Ответ мира на вторжение.

Ух! Люблю, когда мужики вот так умничают, и, как говорит баба Кора, антимонии разводят. Её бесит, меня штырит.

– А сильфиды – ты сказал: рождались. Их что, больше нет?

– Вроде всех перебили.

– Хреново.

– С чего вдруг. Говорят, они жуткими монстрами были. Жестокими и кровожадными.

– Вот как, – тяну. – А чё ж тогда Охранитель сказал сильфиду найти?

Он подскакивает так, будто его борзошмель жиганул.

– Ты что, – орёт, – Великого Охранителя видела?

– Да, и не хрен орать! – морщусь.

– Почему сразу не сказала?!

Хватает за плечи и трясёт грубо, ни как реликвию, а как дерево какое.

– Та блин, – отбиваюсь, – ты не спрашивал. А им сказала, ты уже не в холщине был.

– А они что твои?

– Баба Кора взвилась чё-т! Не понравилось ей.

– Плевать, что этой рыбине недоваренной не понравилось, рассказывай.

– Да особо нечего. Он мне розу показал, вытащил из меня и назад воткнул, пипец, как больно было. Сказал что-то вроде: «Цвети». Он ваще понтушный такой. Очень правильный, как солнце и небо весь. Потом, уже когда сюда летела, в ухо дунул: «Найди сильфиду». А, а ещё раньше, про пузырь говорил, что лопнет скоро, и про сонника. И всё.

Он вскакивает, меня хватает:

– Пойдёшь со мной.

– Куда? – вырываюсь. – Эй, полегче, бешеный! Синячищи будут!

А он пальцы в рот и как свистнет. Тут-то земля и затряслась, словно армагедец вотпрямщаз пришёл…

***

… конечно же опоздал.