Отправляемся в полдень

– Знаю, – высвобождаюсь из его объятий, залажу на кровать с ногами, – семь сюжетов…

– Вот-вот, – усмехается горько. – А у нас там царило настоящее творчество, как в древности. Когда красота ещё не умерла. Мать всё время боялась, что если Бэзил узнает, будет в ярости. Но и скрывать более не могла. Сложно что-то скрывать от любимого сына. И мать решила устроить концерт в его честь. Испекла вкуснейший пирог, мы все нарядились. А потом – привели Бэзила в зал, где стоял рояль матери и лежала скрипка отца. Они, с серьёзными лицами, поклонились, подмигнули мне, и заиграли. О, что то была за музыка! Она лучилась! Бэзил оборвал их на середине. «Покажите мне лицензию! – орал он. – И не говорите, что вы устроили это безобразие без лицензии!». Мать с отцом пытались его унять, объяснить, как глупы эти лицензии. Он даже не дослушал, как тебя сегодня. Мотнул в окно. А утром следующего дня явились экзекуторы. Родителей пытали, им сломали пальцы, чтобы больше не могли играть. Они выжили, но оба… теперь… Их поместили в приют для больных душой. Тут, неподалёку. Я стал врачом, чтобы быть с ними. Ведь Бэзил навещал их всего дважды…

Стивен роняет голову, закрывает руками лицо, его плечи мелко дрожат. А я шокирована так, что не могу говорить. Меня переполняют жалость и ярость.

– Отвезёшь меня к ним?

Стивен кивает.

– Это зрелище не для слабонервных. Они в ужасном состоянии, напугают тебя.

– Переживу, поедем с утра, хорошо?

Он обещает.

Упадёшь – подхвачу.

– Найду тетрадь и прочь отсюда.

– Верно, – поддерживает Стивен, – я помогу.

Пожимаем руки и расстаёмся друзьями-заговорщиками.

Становится легче.

И ветер решимости уносит пепел моей первой – растоптанной и сгоревшей – любви.

Но едва уходит Стивен, а я успеваю переодеться, как, благоухая клубникой и светясь, будто новый пятак, вплывает отец Элефантий.

Вот уж кого не хотелось бы видеть. Сейчас как-то не до нотаций. Впрочем для них он слишком торжественен. Кажется, что звенит даже от внутренней выспренности.

– Дитя моё, – говорит прерывающимся от волнения голосом, сжимает мои руки, – я принёс тебе воистину благую весть. Завтра вы выходите замуж за лорда Уэнберри.

– Вот как, – вырываюсь и отсаживаюсь подальше. – С чего вдруг такая спешка?

– Милорд сказал, что твоя сила уже пробудилась и теперь… – останавливается, густо краснеет, как девица, – в общем, теперь ему нужен более тесный контакт, чтобы контролировать тебя.

Ах вон оно что! Тесный контакт!

– Милорд заявил, что я – продажная девка. Со мной можно и без свадьбы.

Отец Элефантий закатывает глаза.

– Нельзя! Грех прелюбодеяния! Салигияр сгорит в синем пламени, если возляжет с девой, с которой не венчан.

– Вот как! Что это не остановило его полчаса назад!

Вскакиваю, мечусь по комнате, ставшей тесной и приторной. Все эти занавесочки, рюшечки. Конфетность шебби-шика. Вынести всё и сжечь! Растоптать, порвать.

Ненавижу.

– Что было полчаса назад?

– Ничего не было, но всё могло бы быть!

Отец Элефантий мотает головой:

– Бэзил – и вдруг такое безрассудство. Скажите, между вами до этого не было какого-либо ритуала?

– Нет, – мотаю головой. – Просто венок ему подарила и всё.

– Стало быть, дитя, вы уже повенчаны, завтра лишь состоится оглашение. Признание вашего брака перед людьми, а на небесах он уже свершён.

Так и вижу довольную физиономию Великого Охранителя!

– Значит, по сути, я уже его жена?

– Да, по законам Летней губернии.

Почему же Бэзил до сих пор не заявил свои права на меня? И сегодня вёл себя, как влюблённый, а не как муж, требующий выполнить супружеский долг?

– Бэзил, когда ещё сидел у твоей постели, задумал эту свадьбу, – говорит отец Элефантий. – Выписал тебе наряды из столицы. Девочки тайком готовили гирлянды, сёстры напекли сладостей. Никогда ещё не видел его таким… счастливым.

– Вы словно о другом человеке рассказываете, – отзываюсь. Присаживаюсь на подоконник, позволяю ветру тронуть шею. Его ласки нежны и искусны. Ах, ветер-шалун.

Котёнок.

В ухо, ласково, чуть касаясь плеч. Напоминанием о несбыточном.

– Зачем вся эта показуха?

Отец Элефантий смотрит пристально, буравит.

– Потому что оно важно тебе. Бэзил сказал, ты так привыкла, видела в своём мире. Старался для тебя.

– Не понимаю. Он только что меня растоптал и унизил.

– Эх, девочка, – качает головой старик, – его всю жизнь учили убивать и карать, внушая, что в этом и есть любовь. Дескать, так ты заботишься о душе грешника, очищаешь её…

Но я не готова сочувствовать, ещё слишком свежа история о несчастных родителях.

Отец Элефантий угадывает:

– Брата его видела, да?

– Видела, он показался мне очень славным.

– У вас что-то было раньше?

– Айринн и он обручились.

Отец Элефантий сначала смотрит удивлённо, но, должно быть, скоро вспоминает – двоедушица. И вновь осуждающе качает головой.

– Стивен никогда своего не упускал. Так и искал способ досадить брату. Бэзил у них в семье виноват уже тем, что родился. Мать с детства чуралась его, и когда появился Стивен, всю любовь перелила на него. А отец – вечно недовольный первенцем – дождаться не мог, когда того в S.A.L.I.G.I.A. заберут. Уж поверь, ему очень несладко пришлось.