Отправляемся в полдень

Он перехватывает её ладошку, совсем крохотную рядом с его, и отшвыривает, будто ту гнилушку.

– Убирайтесь!.. Не… нужно…

Но она не обижается совсем, трогает двумя пальцами его лоб, шепчет слова, и он выключается, словно завод потерял, как говорит Гиль.

– Ему надо отдохнуть, идёмте. Вам тоже стоит перевести дух, поесть и искупаться.

Кто ж против таких вещей возражать станет!

Аж вприпрыжку двигаю за ней.

– Он тебе правда нравится?

Заглядываю в лицо. Она – не старше меня, а серьёзна, как баба Кора.

Кэтрин вздыхает.

– Тут речь не о чувствах, о долге. Он спас меня и брата, я спасу его. За семнадцать лет много воды утекло, я ведь могу быть и замужем.

– А ты замужем?

– А ты любопытная! – она улыбается грустно. – Я могла бы быть уже, если бы пару недель назад Тодор не прикончил моего жениха. На базаре. Потехи ради. И нет, не нравится. На твой первый вопрос и чтобы больше не спрашивала.

И почти бегом от меня. Поди, реветь. Вот я дура! Залезла! Стыдно и хочется рвануть следом.

Но выползает Серый, кашалоты его сожри, уже вымытый, переодетый и довольный, и тащит куда-то за собой.

– Ты должна это видеть…

А у меня – настрой на нуле. Всё развидеть хочу, особенно себя. Не замечаю ни кустов, через которые меня волочёт Серый, ни обрыва – чуть не ухаю! – ничего вообще.

Отвисаю, как говорил Фил, когда Серый тыкает:

– Вон! – чуть ли не язык проглатываю и соображалку вместе с ним.

Потому что прямо передо мной, вернее, внизу, под обрывом, поблёскивая голубым боком и медью, важный и такой желанный, стоит «Харон» – поезд счастья.

– Ты ведь понимаешь, что это значит! – и чуть не лопается, от того, что понимает. А я – нет.

Так и рублю ему.

Он зырит на меня, блаженно щурится и лыбу за уши завязывает:

– Мы уедим отсюда!

Пополам сгинаюсь, так ржу.

Он недоволен:

– Ты чего?

– Кто тебе даст! Его охраняют, что тех спящих!

– Мне не дадут, тебе дадут! – говорит он и подносит вонючую тряпку к моему лицу. Пытаюсь брыкнуться, задать, но мякну, всё плывёт и коварный ржач Серого впитывает темень.

***

Обычно, если не везёт в смерти, должно начать фортить в любви. А тут – по всем фронтам облом.

Я повозмущался, было, а потом думаю: стоп, Сергей, а лотерейный билет ты разве купил? Вот, так как же выиграть.

Сразу, как Тодор про Рай сказал, я решил: выход!

Из рая – только домой. Запарился тут их проблемы решать! Будут знать, как на нос землетвари вешать.

В общем, героиня наша побежала спасать Тодора, когда того лечить понесли, а я – изучать решил.

Здоровяк, что нас не пускал, по эту сторону ворот совсем мирный. Да и другие – доброжелательные, чистенькие и беспечные, как и полагается тем, кто живёт в раю.

Провожают меня в душ, дают еду и чистую одежду.

Наконец-то!

Поев, искупавшись и переодевшись, иду на разведку.

Тут, похоже, совсем неизвестны слова «предательство», «боль», «унижение». Двери вон в домах – без замков, а кое-где и вовсе нараспашку. Местные собаки – и те «дети цветов»: хвостами бьют, поскуливают, как старого знакомого увидели. С таким охранником хоть весь дом вынеси – не пикнет. Хотя, здесь дома выносить никто не собирается. Все довольны тем, что имеют.

Мне, вон, улыбаются.

Выворачиваю из-за угла очередного коттеджа а-ля Хогсмид, и натыкаюсь на группку людей. Они, похоже, следуют к госпиталю, где девицы воркуют над Тодором.

Увидев меня, старший из группы, невысокий полноватый благообразный мужчина в одежде, напоминающей поповскую рясу, только светло-серой, кланяется.

В тупик загнал – что, мне теперь кланяться тоже?

А он лишь усугубляет, когда говорит:

– Роза должна расцвести.

Что за бред? Первые секунды бешусь, но вовремя вспоминаю: именно это сказал Тодор, после чего нас сюда впустили. То есть, что-то вроде пароля. А какой отзыв? Отзыв, мать вашу, какой?!

Дольше молчать невежливо, поэтому леплю первое, что приходит в голову:

– Воистину.

Но новый знакомец, при молчаливой поддержке своих спутников, продолжает публично бредить:

– Близятся последние дни.

– Все болтают так в последнее время.

Ещё один вангует! Как достали! Я понял уже, мне надо валить, скажите — как?

– Праведники сядут в поезд.

О, а вот это уже интереснее.

– А я сяду?

Он словно выходит из некого райского экстаза, взгляд, наконец, обретает осмысленность и уже блаженной поволоки.

– Следуй за нами, пришлый.

Не очень вежливо, но хоть не вяжут, не сажают в клетку и не вешают перед мордой чудовища.

Иду за ними и потешаюсь про себя: ни дать ни взять наши иеговисты – с блаженной мордой о конце света.

Путь наш лежит мимо зарослей душно пахнущего кустарника и обрывается на своеобразной смотровой площадке – загородки никакой: оступился и ухнул вниз.

Но вниз – так и тянет. Потому что в этом, будто сказано-игрушечном мире, пожалуй, самое сказочное – видение голубого поезда. Стоит себе спокойный, будто дремлет, уверенный в своей силе, но надо будет – рванёт: неотвратимый, как судьба,

– Мудрый Пак, да святится его имя, привёл сюда «Харон» и привёз наших предков, которые и создали Рай. А поезд с той поры – тут, на приколе. Но Пак говорил: пойдёт снова, когда явится Роза. Смотри.