Отпущение грехов

Со сдавленным криком он отскочил назад, так резко, что дверь захлопнулась с сильным стуком. И одновременно он знал, чувствовал каждым нервом: было что-то изначально ошибочное в той логике, которая довела его до этой точки, однако было поздно. Он метнулся через весь кабинет к окну, совсем как перепуганный кот, и, с неким долгожданным предвкушением небытия, шагнул в черный воздух. Даже если бы он осознал одно упущенное им обстоятельство, — что уборщица, которую он попросил тогда прочесть ему заметку в газете, не умела ни писать, ни читать, — все равно было уже слишком поздно, ничего нельзя было предотвратить. Он уже слишком слился со смертью и неспособен был связать этот факт с другими или же представить, как повлияло бы это его открытие на всю ситуацию в целом.

V

Миссис Саммер прошла в кабинет, но не к Батлеру. Она ждала совсем не его, а явилась, потому что получила письмо от мистера Эддингтона. Тот сам двинулся ей навстречу и тут же сказал:

— Я так сожалею о случившемся.

Он ткнул пальцем в сторону кабинета Батлера.

— Мы его увольняем. Мы совсем недавно обнаружили, что именно вас он уволил практически по собственной прихоти. Как же так, вы подарили нам столько замечательных идей… Мы и не собирались вас увольнять. Вышла какая-то путаница, недоразумение.

— Я вчера к вам приходила, — сказала миссис Саммер. — Пришла в приемную, а в конторе в тот момент никого не было. Я, наверное, потеряла сознание, пока сидела на стуле в приемной, и, похоже, очнулась лишь через час и чувствовала себя такой разбитой, что мне хватило сил только добраться домой…

— Мы во всем этом еще разберемся, — мрачно сказал Эддингтон. — Мы… В общем, всякое бывает…

Он замолчал. А в конторе вдруг поднялась суматоха; явился полицейский, а за ним — целая толпа зевак.

— Что такое?.. Уж не случилось ли чего? — заволновался Эддингтон.

И обратился к полицейскому:

— В чем дело, сэр?

Образ в сердце [50] ( Перевод В. Болотникова )

Поезд въехал в этот французский городок — и будто попал в покрытый пылью сад. Под визг тормозов вагон качнулся, пол задрожал, недвижные фигуры за окном вдруг ожили, встрепенулись в такт поезду, кто-то уже бежал вдоль вагонов. А пассажиры вмиг слились с сельским пейзажем, едва по перрону, устремляясь к вагонам, затрусили носильщики.

Она его встречала — но восемь месяцев, конечно, долгий срок, и они оба на миг оробели. У нее белокурые волосы, тонкие, блестящие, совершенно уникальные, причем не убраны по последней моде, как все блондинки сейчас носят, а, наоборот, словно их специально распустили для того единственного, который когда-то и где-то непременно появится. В этом не было прямого вызова, и надо сказать, в лице ее даже были некоторые, что ли, несоразмерности, из-за чего она не могла бы сразу показаться «приятной на вид» или «хорошенькой» — особенно в первый момент. Правда, к своим девятнадцати годам ей все же удалось стать идеалом красоты для двух или трех мужчин — а Тьюди представала очаровательной лишь перед теми, перед кем хотела предстать очаровательной.

Они уселись в старомодный двухместный экипаж, «викторию», из тех, что нашли себе последнее прибежище на юге Франции; едва лошадь зацокала копытами по каменной мостовой, мужчина повернулся к спутнице и напрямик спросил:

— Замуж за меня еще собираешься?

— Да, Том.

— Слава богу…

Они сплели пальцы, тесно сомкнув ладони. И хотя их «виктория» катила в гору, к Старому городу, так медленно, что пешеходы даже не отставали от нее, расцеплять руки «приличий ради», по-видимому, было не нужно. Под нежащим солнцем Прованса все казалось естественным и уместным.

— Я уже испугалась, что ты вообще не приедешь, — прошептала Тьюди. — Вообще никогда, совсем никогда. В университете, через неделю уже, последние занятия, и — конец образованию.

— Ты первый курс закончила?

— Да, и он же последний. Не важно: все равно лучше здесь учиться, чем в каком-нибудь заведении для благородных девиц. Особенно потому, что ты взял на себя все расходы.

— Ну, надо же было тебя подтянуть до моего уровня, — отшутился он. — Ты как, уже усовершенствовалась?

— Не то слово! Ты, может, думаешь, во французских университетах уровень так себе? Совсем не… — Она вдруг оборвала фразу, воскликнув: — Гляди, это же ты, Том! Не видишь? Вон тот офицер, он из magasin de tabac[51] вышел, нет, на другой стороне улицы — ну прямо твой двойник!

Том обернулся и нашел глазами упомянутого офицера — среди сонной толпы прохожих.

— Действительно похож, — согласился он. — Лет десять назад я был такой же. Если он местный, надо бы познакомиться.

— Мы с ним уже знакомы, он всего на неделю приехал, в увольнение. Военный летчик, из Тулона. Потому я и решила с ним познакомиться — очень на тебя похож.

У француза этого тоже были русые волосы и красивое лицо, на высоких скулах рдел румянец, похожий на отсвет пламени из камина. Том уже давно не задумывался, как он выглядит со стороны, поэтому с любопытством уставился на офицера (а тот, заметив Тьюди, как раз приветственно махнул рукой) и потом задумчиво сказал: