Отпущение грехов

Том вдруг вспомнил, что, хотя сам он фокусами никогда не увлекался, как раз захватил с собой что-то в этом роде, купил для племянника и еще не успел подарить. Сверток лежал в чемодане, в гостинице. Рикару эта штука наверняка очень понравится, и он будет считать высшим пилотажем фокус, который можно показать с его помощью. Вдохновленный этой перспективой, он наблюдал, с каким азартом и с каким восторгом предаются французы этим невинным забавам, как старательно манипулируют вилками, спичками и носовыми платками. Ему нравилось наблюдать за ними; с ними он чувствовал себя моложе; он смеялся совершенно в унисон с Тьюди: так было приятно этой нежной, влажной и душистой ночью Прованса сидеть рядом с нею, сидеть и смотреть, как дурачатся эти французы, завершая день весельем…

Он обычно сразу все замечал, однако тут был до того увлечен мечтами о Тьюди, что лишь на третий вечер понял: происходит что-то не то. Они пригласили поужинать — в то же самое кафе — несколько ее друзей из университета и лейтенанта Рикара. На этот раз Том показал тот самый фокус, «реквизит» для которого нашел у себя в чемодане, — это был старый, с бородой, фокус-«дразнилка», который проделывали с помощью двух резиновых груш, соединенных тонкой двухметровой трубочкой.

Одну грушу положили под скатерть, под тарелку Рикара, другую Том держал в руке. Нажимая на нее, он мог заставлять эту тарелку приподниматься и опять падать на стол, подскакивать, накреняться — в общем, вести себя крайне странно. Том, конечно, не считал этот фокус вершиной человеческого остроумия, однако Рикар сам напросился, чтобы он все это устроил, и среди прочих проделок и розыгрышей этот трюк обычно пользовался самым большим и неизменным успехом.

— Не знаю прямо, что это у меня сегодня с вилкой — ничего не получилось, — грустно сказал Рикар. — Вы, американцы, решите, что я безнадежный варвар. Ну вот! Опять не получилось… Может, рука дрожит? — И он с тревогой взглянул на свои руки. — Нет… м-да, как же… мне, видно, сегодня судьба все расплескивать. Одна из тех загадок в жизни, которые нельзя объяснять…

Он вздрогнул, потому что нож, лежавший около его тарелки, в знак согласия звякнул.

— Mon Dieu! — Он снова попытался рассуждать логически, однако явно встревожился и теперь не сводил глаз с тарелки. — А все потому, что я уже целых десять дней не летал, — решил он. — Понимаете, я привык к потокам воздуха, к резким изменениям, и когда их не происходит, мне начинает мерещиться, что…

Был теплый вечер, однако на его гладком молодом лбу вдруг выступила испарина, и тут в недвижном воздухе раздался голос Тьюди, пронзительно звонкий:

— Перестань, Том! Немедленно перестань.

Он изумленно взглянул на нее — так же, как и Рикар. Опасаясь увидеть смех в ее глазах, он старался на нее не смотреть, чтобы не расхохотаться, но, заглянув в них, увидел, что никакого смеха в помине не было — только безмерное сочувствие.

Его мир на мгновение накренился, как злополучная тарелка, но сразу же обрел равновесие; он объяснил Рикару суть фокуса и потом, чтобы загладить вину, подарил ему эту игрушку. Рикар, жаждавший немедленно на ком-то отыграться, незамедлительно подложил грушу на стул и стал уговаривать хозяина ресторана присесть, однако Том в это время думал лишь о том, каким было лицо у Тьюди, когда она так неожиданно вскрикнула. Что означала эта внезапная жалость к другому мужчине? Мягкость характера или, может, материнский инстинкт, настолько сильный, что когда-нибудь он сам будет этому только радоваться, когда у них появятся дети. Ах, как же она добра! Однако что-то в душе его никак не могло смириться с ноткой отчаянья, с горячностью этого ее вскрика — и потому, когда они возвращались в такси домой, он спросил:

— Может, тебя интересует этот французский юноша? Если так, я не в претензии. Мы с тобой долго не виделись, поэтому, если ты изменила свое…

Она обхватила его лицо ладонями, заглядывая ему в глаза:

— Ну как ты можешь мне такое говорить?

— Понимаешь, я подумал: а вдруг тобой движет чувство благодарности…

— Благодарность тут ни при чем. Ты лучше всех…

— Самое главное, что ты чувствуешь, — нужен ли я тебе.

— Конечно. Когда ты со мной, других мужчин будто не существует. Вот почему я не хочу ни с кем встречаться. Ах, Том, как бы я хотела, чтобы твоя мама поскорей приехала, — мы бы поженились и уехали отсюда.

Когда он обнял ее, она вдруг расплакалась, и сердце его сжалось от боли. Однако минуты шли, она полулежала в его объятиях, окутанная уютным мраком такси, он ее так любил и ощущал такую близость, что и представить себе не мог, будто все может всерьез разладиться.

Тьюди решила сдавать экзамены.

— В общем, это не важно: я не буду, конечно, учиться дальше. Но ты ведь послал меня сюда для этого. И вот я теперь «заканчиваю образование». Дорогой, а похоже, что у меня все кончено?

Он посмотрел на нее оценивающе.

— Ты, наверное, уже так хорошо выучила французский, что можешь и в историю какую-нибудь попасть, — сказал он. — Ты, конечно, еще симпатичнее стала, но ненамного — улучшить совершенство невозможно.