Отпущение грехов

И они поженились. Очень странно это показалось им — жениться во Франции. После церемонии они пригласили друзей на завтрак в свой отель — Тьюди переехала туда накануне вечером, — а после новобрачная отправилась наверх переодеться и окончательно упаковать вещи, тогда как Том проводил мать до ее номера и немного с ней посидел. Она с ними не ехала, собиралась денька два отдохнуть, а затем на такси добраться до Марселя и сесть на очередной пароход.

— Меня беспокоит, как ты тут будешь одна, — сказал он.

— Я привыкла жить в одиночку, сынок. Ты сейчас должен думать о Тьюди: не забудь, ты ее на восемь месяцев отпустил, у нее было время подумать, и теперь с нею нужно быть чуть потверже. Ты же на двенадцать лет ее старше, а значит, ровно на столько и мудрее должен быть… — Она помолчала. — Впрочем, любой брак складывается по-своему.

Оставив мать, Том сошел вниз оплатить счет.

— Вас, мсье, желают видеть, — сказал портье. Это оказался проводник с железной дороги.

Он принес какой-то пакет.

— Bonjeur, Monsieur, — вежливо поздоровался он. — Это вы только что женились на той молодой особе, которая прибыла вчера на экспрессе PLM[57]?

— Да.

— Я не хотел бы беспокоить мадам в такое утро, однако она забыла в поезде вот это. Этот плащ.

— A-a, да-да, — сказал Том, — она как раз спохватилась.

— У меня сегодня вроде выходного, вот я и подумал: занесу-ка сам.

— Премного благодарен. Вот вам пятьдесят… нет, сто франков.

Проводник, восхищенно вздохнув, уставился на протянутые деньги:

— Что вы! Это слишком много.

— Ерунда! В конце концов, у меня такое событие — женился.

И он сам вложил купюру в его ладонь.

— Вы очень добры, месье. Au revoir, мсье. Ах да…

Он пошарил в кармане.

— Я так растроган вашей добротой, что чуть было не забыл. Я еще одну вещицу обнаружил. Может, это мадам принадлежит, а может, ее брату, который в Лионе сошел. Что это за вещь, я так и не понял. Ну вот, а теперь и правда au revoir, мсье, спасибо вам большое. Уважаю американских джентльменов…

Сходя вниз по лестнице, он помахал на прощание.

Том держал в руках две резиновые груши, те самые, соединенные тонкой, длинной резиновой трубочкой. Нажимаешь на одну грушу, и воздух тут же пойдет в другую и надует ее.

Когда он вошел в номер к Тьюди, она стояла у окна и неотрывно глядела куда-то в сторону университета.

— Прощаюсь вот с этим заведением, которое готовит благородных девиц к настоящей жизни… — сказала она. — Что случилось, Том?!

Еще никогда в жизни мысли у него в голове не неслись так стремительно.

— Вот твой плащ, — сказал он. — Проводник принес.

— A-а, хорошо. Он, конечно, старый, но…

— И еще вот это.

Он показал ей груши, зажатые в руке.

— Сказал, это твой братец позабыл в вагоне.

Уголки ее рта опустились, а глаза расширились так, что весь ее юный лоб покрылся десятками морщин. Вся боль мира вдруг отразилась на ее лице.

— Понятно, — сказала она после минутного молчания. — Так и знала, что лучше было сразу все рассказать. Я и хотела — сегодня утром. Рикар прилетел в Париж, он успел на вокзал и поехал со мною. Я понятия не имела, что он появится.

— Но, разумеется, была приятно удивлена, — сухо заметил он.

— Ничего подобного, я была вне себя. И не могла понять, откуда он узнал, что я еду именно на этом поезде. Вот и все, Том. Он доехал до Лиона. Я почти собралась про это сказать, но ты был так счастлив сегодня утром, что у меня духу не хватило.

Их взгляды встретились, но она вскоре отвела глаза в сторону и стала смотреть на громадные, чуть качавшиеся тополя.

— Я никогда не смогу убедить тебя, что ничего не было, — пустым голосом проговорила она. — А брак можно аннулировать.

На металлических уголках ее саквояжей, упакованных, уже закрытых, заиграли солнечные лучи.

— Я уже вошла в вагон, когда его увидела, — сказала она. — Что я могла сделать? Ах, это ужасно… Если бы он не выронил эту гадость, ты бы никогда не узнал.

Некоторое время Том молча метался по комнате туда-сюда.

— Конечно, теперь все кончено, — сказала Тьюди. — Все равно ты бы меня потом всю жизнь упрекал… Лучше уж расстаться. Мы можем все аннулировать.

«Еще мы можем умереть», — подумал он. Так хотелось поверить ей, ничего и никогда он так не хотел… Но надо было принимать решение, прямо сейчас, вне зависимости от того, было что-то или не было. Правду он никогда не узнает… Нет, главным было иное: сможет ли он забыть все это, выбросить из памяти, или же в их с нею жизни будет вечно маячить этот призрак из прошлого. И вдруг он решился:

— Нет, мы не расстанемся… Мы попробуем. Обещаю: ни слова упрека, никогда.

Ее лицо прояснилось; она встала и подошла к нему, он прижал ее к себе.

— А теперь — пора, — сказал он немного погодя.