— Ты приехал ко мне за двумя тысячами долларов?
— Погоди минутку, Майкл. Погоди, выслушай сначала. Все это — лишь доказательство того, во что можно вляпаться без всяких дурных намерений. Видишь ли, я казначей в одном обществе, которое называется Независимый фонд поддержки художников, — оно оказывает помощь нуждающимся студентам. Часть общественных денег, три с половиной тысячи долларов, уже больше года лежали на моем счету. Ну, как ты знаешь, я живу на широкую ногу: много зарабатываю и много трачу, — и примерно месяц назад я, при посредстве приятеля, занялся финансовыми спекуляциями…
— Я не понимаю, зачем ты мне все это рассказываешь, — нетерпеливо оборвал его Майкл. — Я…
— Погоди минутку, прошу тебя, — я почти закончил. — Он поднял на Майкла перепуганные глаза. — Порой я пускал эти деньги в оборот, даже не задумываясь, что, по сути, они не мои. Просто у меня и своих всегда было достаточно. До начала этой недели. — Он запнулся. — На этой неделе состоялось заседание общества, меня попросили вернуть деньги. Я пошел к одному, к другому, попросил дать мне взаймы — и стоило мне выйти за дверь, как один из них обо всем проболтался. Вчера вечером разразился страшный скандал. Они сказали, что, если я сегодня утром не верну им две тысячи долларов, меня посадят в тюрьму… — Голос его взмыл, он начал дико озираться. — На меня уже выписали ордер, и если денег достать не удастся, я покончу с собой, Майкл; Богом клянусь, что покончу. Я не сяду в тюрьму. Я художник, не бизнесмен. Я…
Он попытался унять дрожь в голосе.
— Майкл, — прошептал он, — ты мой самый давний друг. Кроме тебя, мне совершенно не к кому обратиться.
— Поздновато ты пришел, — произнес Майкл неловко. — Ты не вспоминал обо мне вот уже четыре года, с тех пор, как предложил моей жене сбежать от меня.
На лице Чарли отразилось искреннее изумление.
— Ты что, сердишься на меня за
Майкл промолчал.
— Надо думать, она уже давно тебе об этом рассказала, — продолжал Чарли. — Что до истории с Марион, я ничего не мог с собой поделать. Мне было так одиноко, а вы были вместе. Каждый раз, когда я к вам приходил, ты мне рассказывал, какая Марион замечательная, и в конце концов… я пришел к тому же заключению. Как же я мог в нее не влюбиться, когда она была единственной приличной девушкой, какая встретилась на моем пути за целых полтора года? — Он с вызовом глянул на Майкла. — Ну, так она же по-прежнему с тобой, верно? Я ее у тебя не увел. Даже не целовался с ней — зачем же растравлять мои раны?
— Послушай, — сказал Майкл резко, — а с какой стати я должен давать тебе эти деньги?
— Ну… — Чарли заколебался, потом принужденно захихикал. — Конкретной причины вроде бы нет. Я просто думал, что ты мне поможешь.
— С чего бы?
— Да ни с чего вроде бы, просто исходя из твоей сущности.
— В том-то и беда. Дать тебе эти деньги — значит показать себя мягкотелым слюнтяем. А как раз этого мне совсем не хочется.
— Ну ладно. — Чарли кривовато улыбнулся. — В этом есть своя логика. Если подумать, у тебя действительно нет ни малейших причин давать мне эти деньги. Что же… — Он сунул руку в карман пальто и, слегка закинув назад голову, будто бы стряхнул, точно шляпу, тему разговора. — В тюрьму я садиться не собираюсь; возможно, завтра ты взглянешь на ситуацию по-иному.
— Можешь на это не рассчитывать.
— Да ты не думай, больше я у тебя просить не стану. Я… совсем о другом.
Он кивнул, резко развернулся и зашагал по посыпанной гравием дорожке; вскоре его поглотил мрак. Там, где дорожка выходила на шоссе, шаги смолкли — будто бы он заколебался. А потом направились по шоссе к железнодорожной станции, до которой была миля пути.
Майкл откинулся на спинку стула и закрыл лицо руками. Услышал, как из дома вышла Марион.
— Я все слышала, — прошептала она. — Прости, я не хотела. Я рада, что ты не дал ему эти деньги.
Она подошла ближе и уселась было ему на колени, однако на него вдруг накатило почти физическое отвращение; он стремительно поднялся со стула.
— Я боялась, что он сыграет на твоих чувствах, а потом тебя одурачит, — продолжала Марион. Потом поколебалась. — Знаешь, он ведь когда-то тебя ненавидел. Желал тебе смерти. Я тогда сказала ему, что если он еще раз повторит такое при мне, то больше никогда меня не увидит.
Майкл мрачно поглядел на нее:
— Надо же, какая ты благородная.
— Но, Майкл…
— Ты позволяла ему говорить себе такие вещи — а теперь он приехал сюда, в тяжелый момент, у него нет ни единого друга, к которому он мог бы обратиться, — а ты рада, что я его прогнал.
— Потому что я люблю тебя, дорогой…
— Вовсе нет! — оборвал он ее яростно. — А потому, что ненависть в этом мире ничего не стоит. Вот все и отдают ее по дешевке. Господи боже мой! И какого, как ты думаешь, я теперь о себе мнения?
— Он не достоин таких чувств.
— Уйди, пожалуйста! — отчаянно воскликнул Майкл. — Я хочу побыть один.